И тут тарр Эрн Рэдри сделал такое, что я сразу поняла, почему Ула решила, что мы сработаемся.
Кандидат в помощники окинул быстрым взглядом помещение, совершенно не подходящее для собеседования, две чашки с «правильным» придворным чаем, исключительно полезным для организма, и исключительно вредные пирожные, сиротливо прячущиеся за вазой с фруктами... а потом выставил кремовые корзиночки на середину стола, почтительно склонил голову и негромко сказал:
– В особняке атиссов Оули меня называли Лихом.
И, поскольку я не смогла скрыть удивления, поспешно добавил:
– Не из-за того, что я делал что-то лихое или неправильное, просто я делал все... – он запнулся и расцвел виноватой улыбкой. – С лишком, вот как сейчас. А «Лихо» – просто созвучно. Прошу прощения, атисса Гроумвелл.
Я внимательно посмотрела на него поверх стола. Юноша по-прежнему стоял, склонив голову, и всем своим видом олицетворял смирение и готовность услужить. Из образа идеального слуги выбивался только взгляд: глаза у протеже атиссы Оули были черными, как маслины, и невозможно, неописуемо хитрыми.
Следовало признать, что к обстановке тарр Эрн Рэдри приспосабливался с поистине фантастической скоростью.
– Что ж, Лихо, – задумчиво произнесла я, – добро пожаловать в резиденцию Гроумвелл.
И, звякнув фарфоровой крышечкой сахарницы, один за другим положила в чай три кусочка темного тростникового сахара.
16.08.2023
Первый и самый главный минус у нового помощника обнаружился сразу же. Тарр Эрн Рэдри тоже любил пирожные и умудрялся трескать их быстрее меня, так что вместо привычных трёх утренних корзиночек с кремом я заполучила только одну – и ту непонятно каким чудом. Зато именно она была украшена россыпью голубики и двумя листиками мяты в сахарной пудре, так что помощник, пожалуй, всё-таки заслуживал шанса.
За неспешной застольной беседой тарр Рэдри бесхитростно признался, что в семилетнем возрасте его отдали в уплату долгов за преобразование в утробе: когда родители не смогли выплатить положенную сумму банку, тот просто предпочел заполучить искусственно созданного мага и вырастить из него коллектора, у которого было бы значительно больше шансов на успех в переговорах с должниками. Так бы из юного Эрна и воспитали волшебные кулаки на службе у банка, но уже через несколько месяцев мальчику повезло крайне своевременно попытаться удрать от непрошеных учителей и, заблудившись, разрыдаться прямо в обособленном помпезном зале, где принимали высоких гостей. Гостью.
– У атиссы Оули доброе сердце, – воздал ей должное мой новый помощник. – Она выкупила меня у банка и вернула родителям, но я снова сбежал – на сей раз успешно – и пришел в особняк атиссов Оули, предложил им свои услуги... сперва атисса велела отправить меня домой. И когда история повторилась во второй раз – тоже. На третий раз она сдалась и отправила письмо моим родителям, чтобы они знали, где меня искать. В конце концов мы даже помирились, однако пришли к выводу, что здесь от меня явно будет больше прока, чем в поле.
Это было похоже на правду. Тощий, но сообразительный юнец, который ел как не в себя, плохо сочетался с монотонной работой по колено в грязи, зато я с лёгкостью могла представить его на кухне большого особняка, где история его жизни наверняка пользовалась большим успехом у сердобольной поварихи и, возможно, у ее хорошеньких молодых помощниц.
Должно быть, хитроумная Ула с радостью отправила свое Лихо ко мне, пока не вышло какого-нибудь скандала с одной из ее служанок. В моем доме из свободных девушек теперь, после свадьбы Ами, оставалась только я сама, а уж за мою репутацию атисса не переживала. Она была слишком хорошо знакома с дворцовыми сплетнями.
Едва ли она осмеливалась повторять их у себя в особняке, но что-то подсказывало, что Лихо тоже кое-что слышал. Мельком. Краем уха.
Потому и рассматривал меня с каким-то болезненным, неприкрытым любопытством, какого никогда не позволил бы себе ни один уважающий себя слуга. Изучал каждую чёрточку, каждый жест – и, как и большинство придворных, тоже ничего не понимал.
Пухленькая – немудрено при этакой любви к сладкому. С крошками истинной магии самого высокого уровня, золотыми чешуйками вросшей в кожу вдоль бровей и россыпью украшающей виски – будто солнечные лучики, разбегающиеся от глаз... так говорил король. Придворные были куда менее милосердны. Вдобавок магическое золото, казалось, вобрало в себя все краски, и остальной внешности их отчаянно не хватало. Пепельно-русые волосы, светло-карие глаза, бледная кожа – и наверняка ещё и синяки под глазами из-за бессонной ночи.