Никто в моем сне, казалось, не замечал стрекозы. Она же всем своим видом словно предлагала мне следовать за ней. Я поднялась из-за парты и пробралась между школьными сумками и ногами одноклассников.
Стрекоза полетела быстрее. Она увела меня прочь из замка по школьному коридору, через парк, глубоко в лес. Лунный свет освещал белое бумажное тельце, крылышки тихо шелестели, словно перелистываемые страницы.
Стрекоза замерла лишь на берегу реки. Опустилась на скалу (или на развалившуюся стену?) и протянула навстречу мне маленькие усики. Я села перед ней в траву и смотрела, как та подползает ближе ко мне на изящных бумажных ножках и замирает в нескольких сантиметрах от моего лица. Стрекоза смотрела на меня своими перламутровыми глазками, я же пыталась прочитать буквы и слова на ее тельце.
– Эмма, – вдруг прошелестела стрекоза, заставив меня вздрогнуть. – Э-э-эмм-мма-а-а-а-а!
– Бред какой, – фыркнула я.
Мое дыхание немного отбросило стрекозу, так что она чуть не свалилась в воду. Но все равно снова поползла ко мне.
– Эмма, – повторила стрекоза. – Э-э-эмм-мма-а-а-а-а!
– Перестань! – попросила я. – Ты бумажная. Ты не можешь ни летать, ни говорить.
– Эмм-мма-а-а, – продолжала шелестеть стрекоза.
Это было уже слишком.
Я сделала глубокий вдох и дунула.
Кружась в воде, все дальше и дальше уносимая вниз по ночному Рейну, стрекоза зашипела с осуждением.
В следующий миг я проснулась в своей кровати и удивилась. Говорящая бумажная стрекоза? Вот спасибо, уважаемое подсознание, что-нибудь более нелепое создать не могло?
13 августа 1603 года от Рождества Христова
Этим днем братья из аббатства Святого Георгия доставили нашему господину, высокородному графу фон Штольценбургу, три стопы бумаги из недавно возведенной бумажной мельницы, исполнив также поручение переплести ею шесть книг и украсить их искусными изображениями, подобными наброску, что граф милостивым образом оставил в моих записях. Граф желает вручить книги своей благородной супруге в связи с рождением второго сына.
Один из братьев за работой
попал меж колес мельницы,
и монахи испросили отсрочку на неделю,
чтобы предать брата своего земле и оплакать.
Граф великодушно позволил.
Также, кажется, иные из святых братьев
с той поры страшатся мельницы и плодов ее.
Быть может, страху тому причина то,
что немало братьев видели несчастье своими глазами.
2
На следующий день в двадцать один пятнадцать в школьный подвал вошли Дарси де Винтер и Тоби Белл, хорошо выглядящие, хорошо одетые и, конечно, из хороших семей, насколько известно. Не успели они прибыть в замок, как стали главной темой разговоров, среди женской половины учащихся особенно. Но увидеть прибывших пока мало кому довелось – видимо, юноши окопались где-то в западном флигеле. Я тоже еще не встречала их и потому с любопытством следила за тем, как они входят в самое большое подвальное помещение, где проводились танцы, бывшую темницу.
Наблюдения, сделанные Ханной издалека, кажется, соответствовали действительности: парни действительно оказались ужасно привлекательными. Один – высокий блондин. Лицо усыпано веснушками, и сам он выглядел так, словно провел лето занимаясь сёрфингом на Атлантическом побережье. Юноша с улыбкой разглядывал веселящихся школьников, прокладывая себе путь к бару.
Его друг, наоборот, казался совсем не таким солнечным, хотя бы из-за того, что с недовольной миной кривил губы. Ростом этот тип даже превосходил своего друга на полголовы. Его темные волосы, расчесанные на аккуратный пробор, были того же цвета, что и глаза. Он, в отличие от «серфера», стоял у дверей, словно решая, не поздно ли развернуться и уйти.
Думаю, у юноши были на то причины. В конце концов, никто их сюда не звал. На «Первом уроке» – так называлась вечеринка – мы, штольценбургцы, издавна отмечали начало учебного года в последнюю субботу лета, и проводилась она только для учеников. Раньше, когда образование было куда большей роскошью, чем сейчас, все происходило иначе. В этот день ученики действительно посещали первое занятие в году. Профессора со строгими лицами, курящие трубки и носящие бакенбарды, по очереди держали приветственные речи. А все школьное братство до поздней ночи протирало штаны на неудобных стульях, и ученики, наверное, занимались только тем, что старались не заснуть ненароком.