Стивен сделал еще глоток бренди. С улыбкой он подумал, что Макон расправляет крылышки. Придется их немного подрезать.
— Не представляю, чтобы он был в восторге от моего активного участия в управлении Фэрхевеном.
— Тебе придется взять на себя больше, чем просто «активное участие», — сообщил ему Сайрус. — Я слишком стар я слишком устал, а у Натаниела молоко на губах не обсохло, поэтому от него еще мало пользы.
Стивен взял одну из дедовских сигар. Эмма ненавидела запах, который оставался от них на его одежде и волосах, но он знал, как примирить ее с этим.
— Тебе придется еще немного продержаться, — сказал он деду. — Мне надо сделать кое-что важное, на что нужно время.
— Сестры Эммы? — догадался Сайрус. Стивен кивнул.
— Ей необходимо отыскать Лили и Каролину.
— И, возможно, жить недалеко от них, — предположил Сайрус, явно обеспокоенный, что может потерять наследника теперь, когда нашел его.
— Эмма понимает, что Фэрхевен наш дом, — ответил Стивен, покачав головой. — Ей просто хочется связаться с сестрами, знать, что они счастливы.
Сайрус тяжело вздохнул.
— Какие-нибудь следы?
— Не много, — нахмурившись, ответил Стивен. — У нее есть адрес в Чикаго, по которому когда-то жила ее мать, и имя поверенного.
— Так вы поедете туда? В Чикаго?
Стивен кивнул.
— Если нам повезет, мы все выясним там.
Сквозь большое окно за спиной Сайруса Стивен видел, как по траве шла Эмма и была задумчива и чем-то расстроена.
Он потушил сигару, извинился и вышел.
Стивен нашел жену в летнем домике, где они не так давно занимались любовью и, возможно, зачали ребенка, который рос внутри нее. Удрученная, она сидела на матраце, держа в руке письмо.
— Что это? — спросил Стивен.
Она обернулась и посмотрела на него со слезами на глазах.
— Поверенный ушел в отставку, — печально сказала она, — а у его преемника нет никаких записей в связи с Кэтлин Харрингтон.
Он взял ее за руку и успокаивающе пожал.
— Мы поедем в Чикаго, Эмма. Поговорим с ее соседями…
Она покачала головой.
— Это просто глупость, — в отчаянии произнесла она. — Все это. Я не собираюсь бродить по всей стране, когда у меня здесь прекрасный дом и муж, который любит меня.
— А как же Лили и Каролина? — мягко настаивал Стивен.
Эмма прикусила нижнюю губу и молчала, являя собой картину полнейшего несчастья, прежде чем ответила:
— Они, возможно, счастливы без вмешательства сестры, которое усложнит их жизни — если они вообще живы.
Стивен посмотрел на нее с нежной твердостью.
— Эмма…
Она снова покачала головой.
— Все кончено. Я сдаюсь.
— Ты так говоришь просто потому, что беременна я у тебя меняется настроение. Поговорим об этом после рождения ребенка.
Эмма смахнула слезы тыльной стороной ладони.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
Стивен улыбнулся и стал подниматься с матраца, все еще сжимая ее руку. Она воспротивилась, и он удивленно посмотрел на нее.
— Что…
Губы у нее дрожали, но она молчала. Ее глаза сказали ему, что она хотела, и он был только счастлив выполнить ее желание.
Первое письмо от Люси было похоже на послание из пансиона, написанное тоскующим по дому ребенком. Ей не нравился океан, туман и солнечный свет, разгоняющий его к полудню. Ей хотелось вернуться в Фэрхевен.
Макон глумился над ее письмами и говорил, что ее следовало послать к черту за все те несчастья, которые она причинила. Он упаковал шесть сундуков одеждой и всякими безделушками и уехал в Европу десятого августа, не потрудившись даже оставить записку своей жене.
Сайрус и Стивен были слишком заняты реорганизацией фамильного имения, чтобы заниматься такими сентиментальными вещами — писать письма. Натаниел ухаживал за девушкой в приходе Святого Чарлза и большую часть времени отсутствовал. Так что бремя переписки с Люси упало на Эмму, которая находила успокоение, делясь любовью, которую могла бы подарить своим сестрам.
Она сочиняла длинные послания, рассказывая Люси обо всем, что происходило, не касаясь, конечно, Макона и своей беременности. Она писала о Сайрусе и Стивене, о Натаниеле, о слугах и соседях. Она старательно пересказывала сплетни, переписывала строки из поэм и Библии, чтобы подбодрить Люси.
В ноябре, когда Эмма была уже на последних месяцах беременности и Стивену надо было по делам попасть в Сан-Франциско, она поехала с ним и навестила Люси в больнице Кроуфорд.
Это было милое спокойное место, выходящее на бушующий серый океан. Эмма нашла Люси сидящей у большого пианино в солярии. Ее маленькие руки бегали по клавишам. Она прекрасно играла, и Эмма стояла, слушая с радостью и грустью. Ей хотелось встретиться с Люси, но она боялась, что ее явная беременность огорчит бедную женщину.
Все-таки больше всего на свете Люси жаждала иметь собственного ребенка.
— Люси?
Нарядная женщина замерла на стуле у пианино, потом посмотрела с детским любопытством в глазах. На ней была мягкая блузка цвета слоновой кости и нарядная синяя сатиновая юбка. Карие глаза расширились от восторга.
— Эмма! — выкрикнула она, вставая и сжимая руки невестки обеими руками.
Две женщины неловко обнялись — мешал выступающий живот Эммы.
Люси посмотрела на нее с вопросительным изумлением.
— О, Эмма, — прошептала она, поднимая глаза к лицу невестки. — Когда?
— В январе, считает доктор, — тихо ответила Эмма.
Люси широко улыбнулась, хотя ее глаза лани наполнились слезами.
— Это чудесно, — сказала она, и они снова обнялись.
— Я привезла тебе немного книг и нот, а Джубал прислала немного своей ореховой помадки, — говорила Эмма Люси, когда они шли по коридору. — Все это ждет тебя в комнате.