С упадком добродетели, который в истории предшествует деградации любого народа, мистерии были извращены, Колдовство заняло место божественной магии. В обиход вошла нежелательная практика вакханалий, и извращения достигли предела. Ведь ни один институт не может быть лучше составляющих его членов. В отчаянии немногие пытались спасти секретные доктрины от забвения. В некоторых случаях они преуспели, но по большей части тайна была утеряна, и от мистерий осталась лишь пустая оболочка.
Томас Тэйлор писал: «Человек по сути своей есть религиозное животное». С самого рассвета своего сознания человек обожествлял вещи, поклонялся им как символам невидимой, вездесущей, неописуемой Вещи, о которой он практически ничего не мог знать. Языческие мистерии противостояли христианской церкви во время ее становления на том основании, что новое учение не требует добродетели и целостности в качестве предпосылки спасения. Цельс язвительно говорит по этому поводу так: «Что я не обвиняю христиан сильнее, чем того требует истина, может быть видно из того, что крикуны, зовущие людей к другим мистериям, говорят так: „Пусть приблизится тот, чьи руки чисты и слова мудры“. Другие же говорят: „Пусть приблизится тот, кто чист, и чья душа свободна от скверны, и кто ведет праведную жизнь“. Эти вещи говорятся теми, кто обещает очищение от ошибок. А теперь послушаем тех, кто зовет к христианским мистериям: кого же они зовут туда? — и грешников, и глупцов, и нищих, всех зовут в царство Божие, все убогие будут туда приняты. Разве их не надо называть грешниками, ворами, грабителями, святотатцами, гробокопателями? Как же назовут люди того, кто зовете собой в одну компанию грабителей?»
Цельс нападал не на ранних христианских мистиков, а на ложные формы христианства, которые существовали уже тогда. Идеалы раннего христианства были основаны на высоких моральных стандартах языческих мистерий, и первые христиане, сходившиеся на собрания в Риме, делали это в подземных храмах Митры, из культа которого современная церковь позаимствовала систему государственного управления, в которой придавалось особое значение роли духовенства.
«На вершину божественной иерархии, — пишет Франц Гумон, — и в начало всех вещей митраистская теология, наследник церванистских магов (модифицированной формы зороастризма), ставила безграничное Время. Иногда оно называлось Αιων или Saeculum, Κρονοζ или Satumus; но эти имена были условными и случайными, потому что он считался невыразимым, лишенным имени, пола и страстей» (см. «Мистерии Митры»), Фигуры означают неизбежную победу безграничного Времени (Вечности) над любым созданием и бытием. Все существа достигают завершения во Времени; во Времени все неправильное становится правильным; во Времени всем гарантировано спасение. Голова льва означает, что беспощадная концепция Времени является деспотическим хозяином животного — или иррационального — создания. Сила Времени превосходит все, что она поглощает все меньшие силы, существующие внутри него. Кольца змеи представляют движение небесной сферы через зодиак, который показан в виде человеческого тела. Золотой ключ показывает, что время есть ключ к таинству существования. Меч — это инструмент, которым демон сотворенного человеком Времени повержен, и его тело рассечено на прошлое и будущее, в то время как богам дано править над вечным сейчас. Двойные крылья означают полет времени над нижними мирами четырех элементов, а восемь звезд — это сферы, удерживаемые Временем. Купол митраистской пещеры украшен звездами, означающими универсальность божественного культа, а сияющий шар со стоящими на нем фигурами представляет вселенную. Воскрешенная фигура из мрака гробницы открывает освобождение безграничной длительности от узких рамок постижимого человеком времени. Три коленопреклоненные фигуры являются ограничениями трехмерного мира — длины, ширины и толщины, — которые склоняются перед неограниченным Эоном.
Древние философы верили, что ни один человек не может жить разумно без фундаментального знания законов природы. Прежде чем повиноваться, человек должен понимать, и мистерии были посвящены обучению человека с тем, чтобы он мог оперировать божественным законом в земной сфере. Лишь немногие ранние культы действительно боготворили антропоморфные божества, хотя их символизм свидетельствует как раз об этом. Они были скорее моральными, нежели религиозными, скорее философскими, нежели теологическими. Они учили человека использовать его способности более разумно, быть терпеливым при неблагоприятном ходе событий и превратностях, смелым в опасности, стойким перед искушениями, учили считать праведную жизнь лучшей жертвой Богу, а тело — алтарем, посвященным Божеству