Потом мы потеряли друг друга надолго из вида. И вот, когда я уже окончила – другой техникум, и работала инженером по подготовке кадров на ТЭЦ – 22, от скуки, я отыскала Виктора Розова. Тогда он уже учился в артиллерийской академии.
Жила я в общежитии. И вот, Виктор с друзьями стал приезжать ко мне в гости. У меня тоже были подружки. Сложилась не плохая компания. Все вместе мы весело проводили праздники.
Потом (причины точно не знаю), Виктор бросил учёбу в академии. Поскольку он искал работу, да ещё с общежитием, а у меня тогда были связи, я помогла ему и с работой и с общежитием.
В своё время, мой отец, выйдя из заключения, тоже жил в мужском общежитии ТЭЦ-22, и первое время работал на строительном комбинате вместе с Виктором Розовым. Они подружились. Папе Виктор очень нравился.
Зная, что два Виктора – Розов и Дудко являются соперниками, отец отдавал предпочтение Розову. А я связала свою судьбу с Дудко.
Может быть, поэтому, мой отец, на протяжении долгих лет относился к моему мужу немного предвзято, а проще говоря – недолюбливал. Хотя, никогда между ними не было никаких размолвок, и открыто своё истинное отношение к Виктору он не выказывал. У нас было так заведено, что никто никогда не лез «в чужой монастырь со своим уставом»…
Время шло. Я вышла замуж за Виктора Дудко. У нас родилась дочка Стэллочка – наша звёздочка…
Однажды отец встретил Виктора Розова, они разговорились. Виктор сказал, что очень хотел бы повидаться со мной. И папа без зазрения совести, посоветовал ему встретить меня после занятий из института. Что он и сделал так неуклюже.
Когда у меня прошел шок от неожиданной встречи ночью в подъезде, Виктор сказал, что очень хочет поговорить. Первой мыслью у меня было то, что наверху около спящей Стэллы сидит мама, так как мой Виктор находится в командировке.
А что, если, забеспокоившись, что я задержалась дольше обычного, она ненадолго оставит спящую Стэлку, и сбегает домой, в соседний подъезд, к папе? И в этот момент наткнётся на стоящих в тёмном подъезде – меня и Виктора Розова?
Я схватила Виктора за рукав, и потянула к выходу:
– Если и поговорим, то не здесь…
Мы дошли до конца дома. И здесь опять – та же мысль: – «Ну, хорошо, мой Виктор – в командировке. А, если сейчас кто-нибудь из знакомых встретит нас на улице. Что будет?». А будет сплетня, которая точно дойдёт до моего Виктора…
И, минуя поворот к центральной улице, я продолжала идти дворами… Наш двор кончался, и, поднявшись на небольшую горку, мы попадали в другой двор. Пройдя через него, мы дошли до узкоколейки, которая вела от станции – Люберцы 2-е до нашего предприятия. Уткнувшись в крутую насыпь, мы поднялись на неё, и очутились у угловой калитки на кладбище. Выбора не было, и мы, продолжая идти, вошли в калитку. Вдоль могил, прилепившихся к забору, по узкой тропочке, дошли до ворот, повернули налево и пошли дальше по центральной дороге вглубь кладбища. Кладбище было небольшое, старое, почти всё занятое могилками. Дорога в середине кладбища была всего одна. В конце дороги тогда там ещё была могила неизвестного солдата.
Во время войны, по Москва реке течением пригнало льдину, в которую вмёрз погибший боец. Документов у него не нашли, и похоронили на этом кладбище, от входа – с левой стороны, у забора. Позже захоронение перенесли в конец кладбища, туда, куда подходит основная дорога. Забора там не было. Кладбище оканчивалось обрывистой насыпью. Поэтому, само собой – захоронения должны были там кончаться.
Сейчас всё кладбище заросло деревьями. Оградки не в пример современным – низким, тогда ставились по старинке – высокие. Могилки ухоженные. Много цветов, особенно сухих – в вазонах или баночках.
Уже в последние года могилы почти дошли до обрыва. Свободных мест не осталось, и кладбище считается закрытым. Разрешены были только – под захоронения. А новое кладбище раскинулось в лесу, на окраине города, да и то сейчас уже разрослось очень. Могилу неизвестного солдата с нашего старого кладбища перенесли в город.
А тогда, в 61-ом, деревья шелестели листвой над головами только над старыми захоронениями. А последняя, свободная часть кладбища (одна треть) до обрыва – была пустой, заросшей травой площадкой. Мы прошли – до конца дороги молча. Как-то неудобно было разговаривать в таком заупокойном месте. Постояли на краю обрыва, потом сели на край его, на траву. Я сказала, что готова выслушать – о чём там он хотел поговорить.