Очень опасались домового в ночь со Сретения на Починки. Во многих местностях существовало поверье, что в эту ночь домовой может и «заездить коня». Советовали привязывать еще с вечера лошадям кнут, онучи (по В. Далю — часть обуви, обвертка на ногу, замест чулков…; портянки) на шею, чтобы домовой не смел дотронуться до лошади, воображая, что на ней сидит сам хозяин. Чтобы задобрить домового, хозяйки выставляли после ужина горшок каши, обкладывая его горячими угольями. Иногда для усмирения домового звали знахаря-ведуна, который резал во дворе петуха и, выпустив кровь на веник, обметал им все углы в хате и на дворе. Вот после этого можно было не бояться домового.
В Тульской губернии раньше вдень Починок варили особое кушанье — «саломата», которую ели всей семьей после осмотра сараев и конюшен. Старая поговорка гласит: «Приехала саломата на двор, разчинай Починки».
На Сретение кормят (закармливают) племенных птиц: курам дают овес, чтобы лучше неслись, и яйца были крупнее и вкуснее. Корми кур овсом — весной и летом будешь с яйцом.
Ветер в Сретение предвещал хороший урожай плодовых деревьев, поэтому хозяева трясли деревья руками, чтобы были с плодами. Обязательно белили стволы плодовых деревьев, чтобы уберечь их от солнечных ожогов в марте. Сретенская вода из снега считалась средством от недугов и жизненных напастей. Особенно ценилась стекающая с крыш талая вода. На этой воде замешивали тесто и делали коржи, которые давали при болезнях людям и домашним животным. (Вот-то нынешним горожанам способ заболеть!).
Освященную в этот день в церкви воду дают пить умирающему при чтении отходной молитвы, а также пользуют ею тяжело больных. Этой же водою окропляют отправляющихся в путь.
Широко распространено было поверье о том, что нельзя ездить в дальний путь на Сретение: могут приключиться по дороге всякие напасти. Вспомните об этом, собираясь весной на отдых или в командировку…
СРЕТЕНЬЕ
Анне Ахматовой
Когда она в церковь впервые внесла дитя, находились внутри из числа людей, находившихся там постоянно, Святой Симеон и пророчица Анна.
И старец воспринял младенца из рук Марии; и три человека вокруг младенца стояли, как зыбкая рама, в то утро, затеряны в сумраке храма.
Тот храм обступал их, как замерший лес. От взглядов людей и от взора небес вершины скрывали, сумев распластаться, в то утро Марию, пророчицу, старца.
И только на темя случайным лучом свет падал младенцу; но он ни о чем не ведал еще и посапывал сонно, покоясь на крепких руках Симеона.
А было поведано старцу сему о том, что увидит он смертную тьму не прежде, чем Сына увидит Господня. Свершилось. И старец промолвил: «Сегодня», реченное некогда слово храня, Ты с миром, Господь, отпускаешь меня, затем что глаза мои видели это дитя: он — Твое продолженье и света источник для идолов чтящих племен, и слава Израиля в нем». — Симеон умолкнул. Их всех тишина обступила. Лишь эхо тех слов, задевая стропила, кружилось какое-то время спустя над их головами, слегка шелестя под сводами храма, как некая птица, что в силах взлететь, но не в силах спуститься.
И странно им было. Была тишина не менее странной, чем речь. Смущена, Мария молчала. «Слова-то какие…». И старец сказал, повернувшись к Марии:
«В лежащем сейчас на раменах твоих — паденье одних, возвышенье других, предмет пререканий и повод к раздорам. И тем же оружьем, Мария, которым терзаема плоть его будет, твоя душа будет ранена. Рана сия даст видеть тебе, что сокрыто глубоко в сердцах человеков, как некое око».
Он кончил и двинулся к выходу. Вслед Мария, сутулясь, и тяжестью лет согбенная Анна безмолвно глядели. Он шел, уменьшаясь в значенье и в теле для двух этих женщин под сенью колонн. Почти подгоняем их взглядами, он шагал по застывшему храму пустому к белевшему смутно дверному проему.
И поступь была стариковски тверда. Лишь голос пророчицы сзади когда раздался, он шаг придержал свой немного: но там не его окликали, а Бога пророчица славить уже начала. И дверь приближалась. Одежд и чела уж ветер коснулся, и в уши упрямо врывался шум жизни за стенами храма.
Он шел умирать. И не в уличный гул он, дверь отворивши руками, шагнул, но в глухонемые владения смерти. Он шел по пространству, лишенному тверди, он слышал, что время утратило звук. И образ Младенца с сияньем вокруг пушистого темени смертной тропою душа Симеона несла пред собою как некий светильник, в ту черную тьму, в которой дотоле еще никому дорогу себе озарять не случалось. Светильник светил, и тропа расширялась…