Когда способна смертная любовь
К бессмертию вести, всё вновь и вновь
В народах честолюбье пробуждая,
Тогда, сестра, лишь прихотью считаю
Стремленье к славе тех, кто издалече
Любви бессмертной движется навстречу
И сам бессмертен. Ты в недоуменье?
Но эти вещи истинны: в строенье
Нет атомов, гудящих в нашей дрёме,
Которые, ведя к тупой истоме,
Роятся в бреднях. Нетерпенье гложет
Мой дух, который, знаю, жить не сможет
Единственной мечтой — до появленья
Надежды за тенями сновиденья.
Меня поймёшь ты лучше, может статься,
Когда скажу, что стал я сомневаться,
И верится сегодня еле-еле,
Что я лишь сон увидел, в самом деле,
Той самой ночью. Слушай же, Пеона!
За храмом, возведённым в честь Латоны,
Что скрыт от нас за тёмными ветвями,
Лощина есть с неровными краями,
Поросшая деревьями столь плотно,
Что грифы там летают не вольготно,
Но, натрудив крыла свои, в мученье
Ещё подолгу чистят облаченье.
Ведут ступени в тесную каморку;
Колодец рядом выложен; он зорко
Кусты и небо видя, над собою
Уставил око нежно-голубое.
Цветы, что были схожи с первоцветом,
Но с тёмной бархатной каймой при этом
И в золотых веснушках — для тебя я
Носил их, из расщелин добывая
Огромнейшего камня, на котором
Дремал, объят полуденным измором.
Сквозь камышинки продувая воду,
Я в них дудел, как будто не был сроду
Мужчиной взрослым, и с восторгом юным
Кораблики я делал и Нептуном
Себя воображал. Но чаще даже,
Младенцем становясь в любовном раже,
Из облаков, пушистых, словно вата,
Я возводил дворцы замысловато.
Вдруг вижу — в золотистом ореоле,
С колчаном стрел возник в небесном поле
Сам Купидон — как прихоть, как каприз.
Мне помешать не мог и лёгкий бриз.
И я подумал: не пуститься ль ныне
За божеством по голубой равнине?
И полетел, и — веришь ли, Пеона?—
Чудесный лик заметил изумлённо,
Тот самый лик, что брезжил мне в колодце,
Увиденном во сне. Что сердце бьётся
Отчаянно, как пойманная птица,
Я чувствовал, и захотел я взвиться
Поближе к солнцу, — но цветы, цветы
Внезапно закружили с высоты,
Окутав мир душистым покрывалом.
И я, объят восторгом небывалым,
Росой небес как будто причащён,
Пучиной смерти не был поглощён,
Когда тот лик опять забрезжил вскоре.
Сколь радость мимолётна! Боль и горе
Нас истязают, как оленя — овод,
И радость неохотно ищет повод
Для новых встреч; всё горше ждать с испугом,
Как скучный день с мучительным досугом
Прочь отойдёт, но следующей ночью
С бессонницей мы встретимся воочью.
И боле эти думы были горьки,
Чем те — тогда, на маковом пригорке, —
И целый век, разбитый на минуты,
Прополз во тьме моей душевной смуты.
Но счастье длилось, скука умалялась.
Со мною это трижды повторялось,
И в муках претерпел я обновленье;
И зимний ветер проиграл сраженье
С весенним солнцем; небо ликовало,
Но всё украдкой слёзы утирало,
Сочувствуя загубленным бутонам.
Я бодрым становился, оживлённым,
И ты мне шапку с видом благодарным
Венчала украшением янтарным.
И думалось, что все мои страданья
Со временем отправились в изгнанье,
Но пребывал в беспомощном разладе
Я сам с собой; и часто, скуки ради,
Метал копьё бесцельно. Как-то случай
В ручей серебряный быстротекучий
Копьё забросил. Труд проделав адов,
Прошёл я двадцать малых водопадов,
Ища исток прозрачного ручья, —
Его в пещере обнаружил я.
«Прощай!» — журча, высмеивали воды
Печаль свою, когда родные своды
Навеки покидали. Там свисали
Растения, и листья покрывали
Жилище нимфы. Как же я смутился!
«Нечистый смертный, где ты очутился? —
Промолвил я. — Здесь охлаждает руки,
Вернувшись к людям после злой разлуки
Из сумрачной геенны, Персефона?
Иль Эхо здесь о чем-то увлечённо
В безмолвии лепечет, и впадает
В безумие, и тихо засыпает
Под музыку печальную? В тиши
Обеты, что давал я от души,
Пускай оно со вздохом перескажет,
Пускай оно их выслушать обяжет
Её, ту самую, кому с тоски
Я рву цветы, кому плету венки,
Шепча над каждым, чтобы этот шёпот
Донёс до милой мой сердечный ропот,
И смилостивилась она однажды.
Услышь меня, скажи ей, как я стражду,
О, Эхо милосердное!» — И здесь
Язык свой глупый придержал, и весь
Я покраснел, стыдясь тоски острейшей,
И не дал ходу жалобе дальнейшей,
Но пребывал в слезах, когда ко мне
Вдруг кто-то обратился в тишине:
«Сию пещеру разыскать трудней,
Чем остров Делос. Знай и помни: в ней
Роняет Эхо звук не в пустоту,
Но поцелуям вторит. На лету
Меня коснёшься — на малейший шорох
Отвечу». — Стихло Эхо в коридорах.
Умчалось время. Где оно, сестрица?
Угас мой смех, но в горечи стремиться
Не стану к смерти. В противостоянье
Я буду к ней. Ну, вздохи, до свиданья;
Глубокому предамся размышленью.
О мире сём во время посещенья
Его глухих и сумрачных окраин
И вновь считать не стану, неприкаян,
Я звеньев горя; в горы не уйду,
Чтобы забыться там, избыть беду
В порывах ветра. Слушай: очень скоро
Я изменюсь и трезво, без укора
Взгляну на мир спокойными глазами,
Туда, где нынче полыхает пламя
Моих надежд. Пускай умрут. Я смею
Предположить, что чуть поздоровее
Кажусь тебе? А солнышко садится…
Еще поспеем мы на колесницу,
Что нам прикатят местные селяне». —