39.
Когда я проснулась, медвежонка рядом не было. Пока я спала, вышло так, что голова оказалась на полу, и отчасти я спала за колонной. Садясь, я наблюдала, как время из ускоренного стало нормальным. Моя рубашка выцвела и была совсем ветхой. А вот остальная одежда на мне не изменилась.
В этот раз сразу под моим балконом был город, в котором никто не удивлялся тому, как я выгляжу, хотя все вокруг ходили в средневековой одежде.
Вокруг особняка была площадь, от которой во все стороны расходились улочки.
Я пошла по улице, где был рынок. На прилавках висели яркие ткани, украшения, оружие и даже еда. Было солнечно, люди были веселы, мне даже надели какой-то платок на шею. Он был рыжий с вышивкой. А когда я остановилась у прилавка с едой, продавщица с улыбкой отдала мне пирог с грибами. Пробегающие мимо дети остановились, окружив меня, и один из них вручил мне белую маску с золотыми узорами.
40.
Я потянулась в кровати. Папа был в большой комнате.
- Сегодня у нас опять поход, - сказал папа, когда я зашла в комнату.
- А куда?
- К прабабушке. Мы на кладбище поедем.
- А это далеко?
- Ближе, чем Кемь.
Мы опять поехали на автобусе.
Вышли мы на остановке у храма. Он был очень высокий и светлый, прямо празднично светлый, люди толпились перед ним. Но мы пошли дальше и зашли на кладбище.
Было очень тихо, прямо резко тихо, и, казалось, что мы тут совсем одни. А еще вокруг была осень, деревья были в листве, но она была темной, и казалась совсем не живой. Почва была влажной, но грязи не было. А еще было прохладно.
Папа вел меня вперед, иногда петляя между оградок. Я почти не различала надгробий, хоть они и были разные, мне казалось, что они просто тени на нашем пути, что их на самом деле нет. А потом мы подошли к заброшенной ограде. Когда-то она была голубой и плетеной, но теперь она была смята и местами вдавлена в землю. В некоторых местах ржавчина совсем разъела металл до дыр.
Папа расчистил старую листву с могилы. Потом почистил скамейку, которая пряталась под грудой листьев. Почти все он делал молча, да и мне говорить не хотелось.
Я разглядывала фото на надгробии, на нем была прабабушка, я видела ее только на фото. Она была медсестрой, и еще помогала моей бабушке воспитывать папу. А еще дом, где мы жили, был когда-то только ее. А вот как и откуда она попала в Енисейск, никто не говорил, лишь иногда шептались, что она откуда-то бежала. И что всю жизнь медсестрой отработала, хотя могла быть доктором.
Папа молча сидел и смотрел на ее надгробие. Чем больше он смотрел, тем больше он переставал походить на себя. Сначала он начал сереть, словно ему было тяжело даже дышать. А потом его лицо начало проясняться и глаза заблестели. И он стал очень молодым, как его студенты. Потом он достал блины, видимо, он их утром пожарил, и мы поели.
- Моя бабушка, твоя прабабушка, пекла особенные блины. Я таких нигде не пробовал, - начал свой рассказ папа. - Когда я уже в Красноярске учился, я пробовал сам жарить блины, но было не то. В Барнауле начал собирать разные рецепты, но они тоже не подходили. Потом уже твоя мама начала мне помогать, и мы нашли нужные пропорции. Они совсем не сладкие, даже с кислинкой. И всегда мягкие, но при этом не рвутся. Она их на сыворотке делала, а не на молоке. Уж не знаю почему, но вкус другой.
Он замолчал, а я рассматривала березу у скамейки. Интересно, знает ли береза мою прабабушку. Должна знать, наверно они даже общаются. Береза ей рассказывает, какая сегодня погода, а прабабушка ей рассказывает свою жизнь. И береза думает, что это все сказки, особенно когда рассказы про путешествия.
Обратно мы шли молча, и в храм зашли тоже молча, папа только на меня косынку повязал, которую взял дома.
Потолок был очень далеко, и дело не в том, что до него было не добраться, я видела лестницы, ведущие до самого потолка. Просто казалось, что за рисунками тоже есть мир, и еще неясно, где небо ближе - в храме или на улице. Храм был живой, как наш дом, только старше и светлее. Как старый дед с белой бородой и волосами. Такими белыми, что они светятся на солнце. Может, если наш дом простоит столько же, он так же поседеет?
Было очень много воздуха, люди стояли плотно друг к другу, но места все равно было много. Я все боялась потерять папу. В таком большом месте мы бы уже никогда не нашли друг друга.
Папа говорил с монахом. Тот был в черной рясе. У него светились глаза. Видимо, он носил черное, чтобы скрывать, что он весь светится. А ходить в черных очках на глазах в помещении неудобно, вот мы и видели, что глаза у него светятся.
Потом мы вышли из храма, подошли к деревянной лавке, купили свечи и вернулись обратно в храм. Папа дал мне свечи и взял на руки, чтобы я смогла их зажечь. Он сказал, что когда их зажигаешь, надо просить у Бога, чтобы Денис и мама были здоровы.