- А ты себе рану не обожжешь?
- Там же сейчас короста, нам только верхний слой размочить.
Папа принес железную ванну и еще желтый таз. В таз он налил кипяток, а потом холодной воды из ведра. Я поставила ногу в ванну и папа налил воды на рану. Колготки снялись легко и почти безбоолезненно.
- Ну все, теперь ложись. Я тут тебе щавеля с сахаром сделал, витамины, чтобы ты скорее выздоравливала. Я пока в аптеку схожу.
Я забралась на кровать, положила тарелку на живот и начала рассматривать, что такое щавель. Папа давно ушел, а я все еще смотрела на эти листья. Пахло в основном сахаром, и еще чем-то кисленьким. Чуть щекотало язык. Я подцепила вилкой один лист, положила в рот и прожевала. Вот странно, эти листья были похожи на черемшу, но по вкусу совершенно другие. Правда, в черемше еще и фиолетовый цвет есть, может это он такой вкус давал. Тут же листочки были светло-зеленые, а на вкус как ягодки. Я доела все и отставила тарелку на пол. Во всем теле была слабость, и колени ныли.
Папа осторожно тряс меня за плечо. Я и не заметила, как уснула.
- Смотри, я тебе сейчас рану обработаю, будет щипать.
Он потряс белым бумажным пакетиком, оторвал у него верхушку и насыпал белый порошок на рану. Он зашипел и стал пениться, а потом потемнел. Сверху папа положил вату, а потом заклеил все пластырем.
Я лежала и ждала, когда перестанет щипать. Папа ушел в другую комнату.
Впервые солнце меня не радовало. Оно ярко светило, но было каким-то спокойным, а не игриво-радостным. Оно, как старший товарищ, подбадривало меня, освещая яркой полосой мою левую руку. Надо будет найти где-нибудь зеркальце и играть с солнцем в солнечные зайчики.
Я стала опять засыпать.
Почти все время до ужина я спала, лишь изредка просыпаясь, когда папа заходил в комнату. Снов не было, просто казалось, что меня несет по реке.
Вечером папа меня разбудил, чтобы я покушала, и опять уснула. Ему было страшно, это было очень заметно.
А на утро я проснулась, не помня, что у меня была какая-то рана. Я села, свесив ноги с кровати и папа мне улыбнулся.
- Не болит уже коленка? - спросил папа.
- Нет, совсем нет.
- Но нам все равно нужно заменить повязку.
Я вновь легла, папа принес лекарства. Мы начали сдирать пластырь. И вот тут я вспомнила, почему лучше не просыпаться, совсем никогда. У папы начали трястись руки, он видел, что я сжалась от боли.
- Пап, давай я сама, - не выдержала я.
Пластырь был очень уж липучим, совсем не отходил от кожи. Так еще местами он прилип к ране, и когда я его смещала, болела рана, как будто ее резали заново. Я просто старалась всеми способами прекратить это. И правда, чего это я себе позволяю, я уже взрослая, должна терпеть все. А если война, я же должна и не такое терпеть. Там же выстрелы и бомбы. А мне еще семью защищать. А тут какая-то мелкая рана. Я сорвала окончательно пластырь и сняла вату. Рана мокла.
- Надо снова засыпать порошком, - сказал папа и высыпал мне порошок из пакетика.
Снова все шипело и пена стала желто-бежевой. Боль прострелила по кости вниз. Я сжала рукой одеяло и просто ждала, пока папа положит новую вату и наклеит новый пластырь. Ваты теперь было больше.
- Смотри, я тут тебе малины принес, - он поставил мне на живот огромную железную глубокую тарелку с малиной.
- А сколько тебе оставить?
- Ничего не надо, ты кушай и выздоравливай.
Папа лег на другую кровать и начал читать «Руслана и Людмилу». А я ела и пыталась уловить сюжет.
Иногда читала я, чтобы папа отдохнул. К вечеру я уже не очень понимала, что происходило после полета на бороде Черномора. Зато мы целый день были вместе, и папа делал это все для меня. Нам было хорошо вместе, и ничего нам не мешало. Жалко, что так бывает только летом. Весь учебный год папы нет целый день.
Однажды он пообещал привести меня в музыкальную школу, в которой подрабатывал. Он обещал приехать в двенадцать, и я ровно в одиннадцать начала собираться. Даже платье надела. С пол двенадцатого я сидела на балконе, чтобы сразу увидеть, как он придет. Чтобы видеть, как проходит первый подъезд, потом второй, а потом заходит в наш.
Папа пришел в 9 вечера. Мама загнала меня с балкона только в шесть, я все ждала.
Я не хотела учиться в музыкальной школе, но папа был очень рад, когда увидел, что я сразу правильно взяла барабанные палочки. Просто так я никому неинтересна. Нужно знать и уметь совсем все. А иначе обо мне забудут, даже если обещали.
Перед сном я сжимала одеяло в ладони, и когда я уже совсем почти уснула, мою руку сжала чья-то ладонь. И я вспомнила, что так уже было. Ну, здравствуй друг.
43.