Я так засмотрелась на нее, что совершенно обо всем забыла, и про боль и про досаду, я даже не слышала, о чем они говорят. И тут папа повернулся ко мне и подал мне руку. Я поняла, что нам уже давно пора домой. Мы попрощались и пошли к нашему дому.
Весь вечер я думала о той старушке. Надо же так жить, чтобы ничего тебя не тревожило... А ведь она старенькая, ей должно быть очень больно, да и папы у нее нет, чтобы ее поддерживать. А она такая красивая и радостная.
44.
Утро, уже почти по традиции, началось с медицинских процедур. Я все думала, куда пропали мои сны. Несколько дней без снов выбивали меня из колеи. Я совсем не хотела помнить, что было вчера, и когда это вчера вообще было. Мне было уже привычно, что между вчера и сегодня может пройти пару дней, а то и недель. Это было подло - оставить меня наедине со своей проблемой.
День начинался странно, я просто села смотреть картинки, а папа убирал в большой комнате. Он вернулся только к обеду и предложил пойти в гости.
Дошли мы быстро, я была рада пройтись и отвлечься. В этой части города мы еще не были. Дом был двухэтажный, и нам нужно было на второй этаж. Дверь нам открыла просто невероятная женщина. Она была выше папы и шире, не толстая, просто она была женщина-богатырь. Про себя я ее назвала Хозяйкой Медной Горы. В ее зеленых глазах какой-то невероятный свет.
А вот в ее жилье не было ничего особенного. Почти пустой деревянный пол, на котором был один маленький коврик, круглый стол у окна, с белой скатертью, кровать, кресло, четыре стула у стены, тумбочка и маленький шкаф. Еще была дверь на кухню, но я там не была.
Мы пили чай с черемуховым вареньем. Это было что-то невероятное, я и не думала, что у этих цветов такие ягодки. Я мазала варенье на хлеб и добавляла в чай. Иногда я видела, как женщина улыбается, глядя, как я рассматриваю ягодки на ложке, или как я специально держу ложечку так, чтобы с нее капало по капельке варенье и было видно как оно растворяется в чае.
Мне было все равно, о чем общаются взрослые, папа снова рассказывал, какие мы с братом будем музыканты, а она отвечала, что есть в кого. А еще она огорчилась, что я ушла с танцев, променяв их на рисование. И все вспоминала, что папа был отличным танцором и мог бы сейчас ездить по заграницам со своими данными.
Вечером она вышла вместе с нами из дома и указала на дерево прямо у нее под окном, это было огромное дерево, по которому лазали мальчишки. Их было так много на ветках, словно они были воробушками.
- Ребят, ну подождите еще недельку, ну ведь зеленые еще ягоды, с животом мучиться будете, - сказала женщина.
- Ничего, теть Тань, черемуха уже созрела.
- Рано ей еще созревать, - крикнула она и повернулась к нам с папой. - Вот с этого дерева вы варенье сегодня ели, правда прошлогоднее, ягоды поспеют через неделю или две. Если эти гаврики все не объедят. Вот ведь нетерпеливые.
Мы шли, и каждый молчал по-своему громко. Папа, наверное, думал о танцах, и о том, что он уже совсем музыкант, окончательно. А я думала о черемухе, какая же все-таки ягода вкусная, и название у нее чудесное.
Потом папа зашел в булочную, у дома бабы Нади, а я осталась ждать на улице. Ко мне подошла маленькая старушка, в коричневом платье и в коричневом платке.
- Ты тут кого ждешь, маленькая? - спросила она.
- Папу, он в магазине.
- А лет тебе сколько?
- Шесть.
- А мне девяносто два. У тебя зубки уже меняются?
- Да, уже четыре передних сменилось, внизу и вверху.
- А у меня опять зубы стали расти, медленно, но растут. Вот что значит дожить до девяносто двух лет.
Я смотрела на нее и не верила своим глазам, это же почти сто лет. А она сама ходит, да и не выглядит она на девяносто. На шестьдесят. Значит жить на природе полезно?
- А ко мне внуки скоро приедут. Ты приходи к нам, играть будете, мы вон в том дворе живем, - она показала на двор рядом с домом бабы Нади.
Потом она зашла в булочную, и через минуту вышел папа.
- Папа, а прожить сто лет возможно?
- Конечно возможно, раньше люди и по триста лет жили, только это было очень давно, еще до Моисея.
- Это который евреев спас от египетского царя?
- Правильно.
Дальше мы шли молча. Дома мы опять сменили пластырь, рана опять была в чем-то желтом и липком, а еще текло много сукровицы, и она не сохла. Папа насыпал порошка и опять все заклеил.