Она протягивает девушке согретую теплом света руку, и та нерешительно ее принимает. Сестра помогает несчастной подняться на ноги, и на несколько секунд они обе, держась за руки, замирают над... пожалуй, можно сказать, что над телом.
Тонкие губы девушки шевелятся, и она неожиданно подает голос.
— Энто мой муж, — беспомощно говорит она непонятно к чему.
— Знаю, милая, но все равно...
— Он человек хороший, — продолжает девушка, как будто не слушая добрую сестру. — Звать его Таппер. Томас Таппер. Должен же хоть кто-то окромя меня энто знать.
— Конечно, его должны помнить, — ласково заверяет ее Леди с Лампой. Те, кто вернулся из Скутари живым, позже воспевали ее тихий голос, приносящий больным и раненым блаженное умиротворение. — А теперь идем, миссис Томас Таппер.
Глава первая
— Мисс Месхол, — сказала миссис Таппер, злбирая мою пустую тарелку, — у вас найдется минутка посидеть да потолковать кой о чем?
Пожилая и глухая как пень хозяйка пансиона, в котором я обитала, завладела моим вниманием еще до того, как закончила фразу: во-первых, обычно она кричала, а на этот раз говорила тихо, а во-вторых, из-за того, что бедняжка была туга на ухо, мы редко заводили беседу и ее просьба была сама по себе довольно необычной. Признаюсь, предложение «потолковать» от нее поступало впервые. Чаще всего после скудного ужина — сейчас, к примеру, в сезоне был зеленый лук, и сегодня мне подали рыбно-луковый суп с хлебным пудингом — я кивала ей, выражая таким образом свою благодарность, и покидала столовую, чтобы подняться в свою комнату, запереться там, снять все побрякушки, подкладки и подушечки «мисс Месхол», со вздохом облегчения упасть в уютное мягкое кресло и положить ноги на пуфик.
— Мне б совет не помешал, — продолжила миссис Таппер, водружая глиняную супницу на плиту, как будто это была кастрюля. Остатки хлебного пудинга она бросила в помойное ведро — вместо того чтобы положить их в кошачью миску. Озадаченная тем, что же так встревожило мою хозяйку, я кивнула и жестом показала свою готовность ее выслушать.
— Давайте-ка присядем, — предложила миссис Таппер.
Я, разумеется, уже сидела — за кухонным столом, но мы переместились в другой угол комнаты, который служил «гостиной» — дом миссис Таппер был хоть и чистым, но невероятно тесным; там я опустилась в кресло, а миссис Таппер села на краешек небольшого грубого дивана и посмотрела на меня своими слезящимися серыми глазами.
— Не мое энто дело, конешно, ну да я не могла не заметить, што вы не так-то просты, — сказала она, как бы объясняя, почему решилась поделиться своими тревогами со столь юной девушкой. — Не обычная девчонка, какой хотите казаться. И за попрошайку сойти можете, и за блахородную леди, и себя не жалеете — выходите в балахоне монашки...
Я не стала скрывать своего удивления; она не должна была этого знать. Если слухи дойдут до моих братьев, Майкрофта и Шерлока, они отыщут в Ист-Энде пансион, в котором я живу, и моя свобода окажется под угрозой.
Миссис Таппер, похоже, не заметила моего смятения:
— ...в ночь, помохаете холодным да голодным, а хде деньги берете — ну, то Господь только знает. — Она подняла на меня взгляд — мало того что рост у моей хозяйки был небольшой, так она еще и горбилась от старости, и потому я казалась намного ее выше. — Добрая вы душа, мисс Месхол — ну или как там вас звать на самом деле...
— Энола Холмс, — невольно прошептала я.
К счастью, миссис Таппер ничего не услышала и продолжила:
— ...и сильный вы человек, так што, надеюсь, сумеете мне помочь.
Не раз она помогала мне — лечила от простуды, выхаживала, обрабатывала синяки и раны. Заботилась обо мне после того, как на меня напал душитель. Приглядывала за мной как мать. Конечно, я не знала наверняка, как ведут себя любящие матери, но миссис Таппер заставляла меня есть кровяную колбасу на завтрак и спасала от меланхолии, что в моих глазах было проявлением материнской любви. Разумеется, я хотела ей помочь!
— Позвольте! — воскликнула я, подаваясь вперед. — Что же произошло?
Она достала из кармашка фартука конверт, очевидно доставленный утренней почтой, и протянула мне, кивнув и жестом показав, чтобы я его открыла и прочла содержимое, как будто это я была глухой, а не она.
Дневной свет из окна — которым миссис Таппер очень гордилась, поскольку окна облагались налогом, — уже был довольно тусклым, но я с легкостью разобрала жирные печатные буквы, выведенные индийскими чернилами. Впервые мне приходилось видеть такой грубый размашистый почерк. Угловатый, с нажимом, с линиями, похожими на дубинки и рапиры, он четко был виден на плотной бумаге.