— Джодди, — попросила я мальчика, когда он бойко вбежал в кабинет, — разведи, пожалуйста, огонь в камине.
Он тут же поспешил выполнять задание. Я села в кресло и вытянула перед собой руки, наслаждаясь теплом. Рисунки остались на столе. Джодди пошел наполнять ведерко для угля. Сейчас он вернется и непременно их заметит.
Я наблюдала за ним краем глаза. Джодди замер, уставившись на разложенные по столу листы, и тут я уже не постеснялась подойти к нему и полюбопытствовать:
— Узнаешь ее?
Он кивнул, напрочь позабыв о хороших манерах. Я не стала его за это корить:
— Когда ты ее видел?
— Точно не скажу, мисс Месхол.
— В прошлом году?
— Нет! Неделю-две назад.
— На углу. С корзинкой.
— Да.
— Что на ней было надето?
Он показал на тот рисунок, где голова леди Сесилии была обмотана старой тряпкой.
— О, — только и сказала я, и все остальные вопросы вылетели у меня из головы. Я вдруг почувствовала ужасную слабость.
Видите ли, головной убор показывает положение человека в обществе. Это нечто вроде таблички на музейном экспонате.
И на табличке достопочтенной Сесилии в данном случае значилось «безнадежно бедна».
Моя теория о том, что она решила, как и я, помогать бедноте Лондона, пошла прахом.
Дело обстояло совсем иначе: леди Сесилия присоединилась к тем, кто жил в нищете.
Несколько часов спустя «миссис Рагостин», облаченная в дорогое, но скромное шерстяное платье для визитов цвета берлинской лазури и доломан в индийский огурец, подошла к внушительному особняку сэра Юстаса Алистера, баронета.
Я не спешила стучать в дверь и задержалась на тротуаре, чтобы изучить планировку здания. За городом поместья строились вширь, а в Лондоне ввысь, по необходимости. Кухня располагалась в подвале, над ней столовая (еду подавали через кухонный лифт), еще выше — гостиная (как можно дальше от шума и грязи улиц), на третьем этаже — спальни, на четвертом — детская и классная комната, потом идут помещения для слуг и, наконец, чердак.
Я уже знала, что спальня достопочтенной Сесилии находится на четвертом этаже, прямо под помещениями для слуг.
Прикинув расстояние от ее комнат до земли, я покачала головой. Вовремя вспомнив, что привычный широкий шаг не подобает леди и надо идти мелкими шажками, я засеменила к другой стороне дома — возможно, там дела обстояли чуть лучше?
Ничего подобного. А когда я подняла глаза на окна леди Сесилии, на меня уставились удивленные слуги, которые трудились за домом.
— Ты! — властно окликнула я поваренка, который сгибался под весом помойных ведер. — Подойди сюда.
Он, само собой, тут же подчинился, хоть и не знал, кто я такая — главное, что манеры и одежда показывали мою принадлежность к правящему классу.
Когда он подошел чуть ближе, я шепотом спросила:
— Где хранится лестница, по которой спустилась достопочтенная Сесилия?
Очевидно, она должна быть где-то на территории поместья. Никто не смог бы пронести ее по улицам Лондона незамеченным.
Мальчик потерял дар речи от столь наглого вопроса по запретной теме и молча показал пальцем на каретник, настолько большой, что в нем могло бы поселиться сразу несколько бедных семей.
В каретном дворе трое конюхов полировали симпатичное ландо. Завидев меня, они замерли, разинув рты.
Я подплыла к ним и приказала:
— Покажите мне ту лестницу.
Один из них, очевидно наименее потрясенный моей наглостью, подвел меня к каретнику и показал на лежащую на крыше лестницу.
Крепкую, деревянную.
Разделенную на четыре секции.
Поднять любую из них мне было бы не под силу, а уж снять с крыши без посторонней помощи тем более.
А ведь все четыре части следовало скрепить между собой и поднять, чтобы прислонить к подоконнику леди Сесилии.
— Благодарю, — коротко бросила я и ушла, ничего не объяснив. Мысли у меня спутались в клубок.
Мне пришлось остановиться, перевести дыхание и вспомнить мамино лицо, чтобы успокоиться. Я подошла к парадному входу и постучала. «Будь скромной, — напомнила я себе, когда дверь открыл хмурый дворецкий. — Юная супруга доктора Рагостина застенчивая домоседка, ужасно наивная».
В свою наивность на тот момент я уже вполне верила.
На этот раз леди Теодора встретила меня на площадке громадной лестницы и провела в гостиную, где приняла по всем правилам, поэтому мне было немного неудобно делиться с ней своими спутанными и непоследовательными умозаключениями. Кроме того, я робела перед ее роскошным платьем из трех видов ткани: лиф из черной тафты, шлейф на изящной фиолетовой юбке из бархата и нижняя юбка из серого шелка. Этот наряд вместе с тяжелым ожерельем из поблескивающих черных камней оттенял бледное красивое лицо хозяйки. А цвет ее великолепных одежд наталкивал меня на мысль, что леди Теодора уже оплакивала свою дочь, как будто та покинула бренный мир какое-то время назад.