Сложнее всего было объяснить, как ее спустили вниз по длинной лестнице при том, что она была без сознания? Я слышала, что пожарные перекидывают людей через плечо и спускаются с ними по приставной лестнице, — но с первого этажа, а не с четвертого. Это не под силу даже самому сильному мужчине. Слишком рискованно. И даже не безрассудно, а просто глупо. Может, преступник все же воспользовался обычной лестницей в доме?
Но улики говорили об обратном. Окна на первом этаже были закрыты, и следов взлома не обнаружили.
Мог ли он спустить ее по веревке? Учитывал, что ему мешала лестница?
И он должен был стоять у окна этажом ниже?
Нет, маловероятно. Тем более что под окном спальни достопочтенной Сесилии располагались лестница в подвал и бочка для дождевой воды.
Тогда похитителей должно было быть двое: один отодвинул лестницу, второй спустил жертву по веревке, потом первый вернул лестницу на место, и его подельник спустился. И они унесли беспомощную девушку.
Полная чушь. Они? Кто «они»? К тому же такие сложные махинации непременно привлекли бы внимание констебля, который регулярно обходит этот приличный район.
Тоже мне, логический подход! Он привел меня к самым немыслимым выводам. Все три варианта — она тайно вышла замуж; она сбежала из дома; ее похитили — казались одинаково нелепыми.
Я ничего не понимала. Я дура, а не искательница.
Бросив бумаги в огонь, я вскочила на ноги и вытащила из-под матраса черный балахон. Ощущение несостоятельности пересилило страх перед загадочным убийцей с петлей.
Ночью, когда миссис Таппер ушла спать к себе в комнату, на улицу выскользнула сестра милосердия в черном с опущенной на лицо вуалью.
Знаменитый лондонский туман, который часто сравнивают с гороховым супом, был таким густым, что мой фонарь походил на парящее в воздухе привидение, теряющееся во мраке. В такие ночи, а порой и дни казалось, будто продираешься через желтовато-коричневый бульон из сажи. Кебменам приходилось спускаться и вести лошадей, чтобы те не потерялись в окружающей мути, а лодочники оступались на причале и тонули в Темзе.
Обычным пешеходам тоже грозила опасность. Прямо сейчас в шести шагах от меня мог стоять головорез, и я бы его не заметила. Или душитель...
Я поежилась, но не от холода, а от жутких воспоминаний о холодной веревке, стягивающей, сдавливающей, о заволакивающей глаза темноте, о пьянице, приподнявшем мою вуаль, о позорном побеге. Эта кошмарная ночь не отпускала меня, и особенно я терзалась из-за орудия убийства, удавки из деревяшки, белого шнура и, что самое отвратительное, шнура от корсета.
Нет, лучше об этом не думать. Меня окружали тени лондонской ночи, и мне следовало быть настороже, а не блуждать в черных мыслях. Я пошла дальше, оглядываясь по сторонам. Вот только сегодня я не выискивала нуждающихся в помощи бедняков, а шла в конкретное место в надежде избавиться от мрачного предчувствия. Правда, большинство жителей столицы погибали не от насилия, а от болезней. От того, что вдыхали грязный лондонский воздух, от которого чернели глаза и ноздри. Я выросла за городом, на свежем воздухе, и эта грязь была мне не страшна — но как же те, кто вырос, вдыхая сажу, кто жил и умирал на закоптелых улицах? Лондонские нищие быстро чахли и умирали.
Неудивительно, что они искали утешения в бутылке.
Они собирались вместе, чтобы пережить ночь, и добывали бутылку джина, которую передавали по кругу в тщетной попытке согреться. Днем они не доверяли чужакам, а ночью алкоголь развязывал им языки. Вероятно, это объясняло неожиданную картину, которая предстала передо мной в эту вылазку.
Я спешила к работному дому, где на каменных ступеньках сидели несчастные старушки, дремалы. Обычно полицейские прогоняли нищих от крыльца, но дремалам, по давно сложившейся традиции, позволялось там ютиться.
Бедняжки, наверное, жгли уличный мусор, если у них вообще был костер...
Я завернула за угол и остановилась в изумлении. На каменной ступеньке работного дома стоял металлический таз, в котором горело бодрое, яркое пламя. Сегодня в моей жестянке с парафином не было надобности.
И старушки не тряслись от стужи и не ютились под одеялами, которые я для них сшила, а грелись у огня, широко улыбаясь.
Они были не одни.
С ними на крыльце сидел старик, скрюченный и сгорбленный, седовласый, с грязной бородой и в грязной поношенной одежде. Беднее не бывает. Однако где-то он раздобыл необычный «очаг» и топливо, а также бутылку джина. И по какой-то неизвестной мне причине принес это все именно сюда.