Я переложила карандаш в левую руку и начала неуклюже выводить под рисунком надпись справа налево, зеркально отраженными буквами: «Кто...»
Но я зашла слишком далеко. Девушка выронила корзинку и выхватила у меня бумагу с карандашом до того, как я успела закончить. Теперь она походила не на безликую сажу, а на холодный огонь:
— Как вы смеете?! Что вы творите?! Кто вы?!
К счастью, на нас никто не обратил внимания. Толпа ревела, соглашаясь с призывами Александра Финча:
— Пускай на нас пойдет размахивающая саблями кавалерия и порежет нас, как в бойне при Петерлоо — мы не сдадимся!
Леди Сесилия говорила таким тоном, будто сама не отказалась бы направить на меня саблю.
— Кто вы?!
И в пылу момента, чтобы выиграть эту битву — о, как цепки военные метафоры! — не зная, как ее успокоить и как ей ответить, я сделала то, чего поклялась никогда не делать в образе сестры милосердия.
Чего никогда не делала.
Я подняла вуаль.
И показала ей свое лицо.
Вытянутое, скучное лицо.
Достопочтенная Сесилия посмотрела на меня, вдохнула и тихонько выдохнула, словно задувая свечу.
— Надо же, — прошептала она. — Ты всего лишь девочка. — И сощурилась, то ли с любопытством, то ли в замешательстве. — Ты удивительно хорошо рисуешь, — добавила она.
Мне вспомнились ее поразительные черные картины, которые она никому не показывала, и на моем лице, вероятно, что-то отразилось, поскольку она улыбнулась и беспечным тоном, словно дразня подружку, сказала:
— Никакая ты не монашка. Зачем ты нарядилась в этот дурацкий балахон?
Чтобы она поняла, что мы принадлежим к одному слою и в этом еще одно наше сходство, я ответила в самых аристократичных интонациях:
— Достопочтенная Сесилия, могу ли я спросить...
Я хотела пошутить, заметив, что и дочке баронета в обносках делать нечего, но она застыла, услышав свое имя, громко пискнула — чуть ли не вскрикнула, — как будто лишь сейчас поняла, что я знаю, кто она такая, как будто не слышала, как я звала ее до этого, как будто была глуха и всего минуту назад обрела слух.
К счастью, галдящая толпа не заметила ее бурной реакции.
— Достопочтенная Сесилия, — повторила я. — Не стоит беспокоиться. Я всего лишь хотела с тобой подружиться. Отвести в безопасное, теплое место, накормить ужином, переодеть.
Она посмотрела на свою одежду, перевела испуганный взгляд на меня, потом ошарашенно оглянулась вокруг, словно не понимая, где оказалась.
— Окружение не самое приятное, — мягко заметила я. — Пойдем? — Я взяла ее за левую руку, голую и посиневшую, сухую от мороза, и повела прочь от Александра Финча и его последователей.
— Рабочие имеют право на справедливую почасовую оплату, — гремел чернобородый оратор, — и нормированный рабочий день!
Леди Сесилия застыла на месте.
— Нет, — сказала она. — Нет, я... я не могу.
— Почему? — спокойным, размеренным голосом спросила я, стараясь ее не тревожить и не привлекать к ней внимание Финча. И ко мне.
— Он... моя преданность... благая цель... имя Кэмерона Шоу должно войти в историю Англии; однажды он станет великим человеком.
— Кто?
— Кэмерон Шоу! — Она с благоговением посмотрела на замаскированного Александра Финча. — Неужели ты никогда о нем не слышала?
— С радостью о нем послушаю, — искренне ответила я. — Как вы познакомились?
— Э... это необычная история... — Леди Сесилия наморщила лоб, поежилась, словно ребенок, потерявшийся холодной ночью, и ее глаза наполнились слезами.
— Идем, — сказала я, снова взяла ее за руку и потащила за собой.
На первом же углу я свернула на соседнюю улочку, чтобы Александр Финч нас не увидел, если ему вдруг захочется повернуть голову. Там я перевела дыхание и замедлила шаг, подстраиваясь под Сесилию: бедняжка еле ковыляла на замерзших, замотанных в тряпки ногах. К тому же надо было понять, где мы и куда идем. Я не замечала ничего знакомого в пустых улицах, и никого не было ни видно, ни слышно. Похоже, в этом районе никто и не думал выходить из дома в зимнюю ночь — но в дымчатых тенях между фонарями мог скрываться хоть карманник, хоть Джек-потрошитель.
От ночного холода и от страха зубы достопочтенной Сесилии стучали, как мои четки. Я ненадолго остановилась, выудила из кармана сытные кофейные конфеты — они всегда у меня там лежали — и протянула ей. Окоченевшими пальцами она развернула фантик и бросила конфету в рот. Я сняла подбитые шерстью перчатки и надела ей на руки, а потом распахнула балахон и притянула ее к себе, как младшую сестру, чтобы она тоже там поместилась.