— Как же всё до глупейшего просто, — безмятежно произнёс Ватсон, выслушав объяснения друга, и откинулся на спинку кресла.
— Теперь нам всё известно — да, пожалуй, можно так сказать. Однако тогда... — На лицо великого детектива легла тень. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, он выудил из внутреннего кармана пиджака трубку и кисет. — Тогда мне это не пришло в голову, — признал он натянутым, глухим голосом.
— Всё хорошо, что хорошо кончается, Холмс.
— Вы, мой дорогой Ватсон, слишком добры и не хотите меня осуждать, но сам я себя жестоко осуждаю за то, что упустил самое очевидное. Если бы не моя сестра, вы бы до сих пор находились в «Колни Хатч».
Несмотря на то что Ватсон знал о его сестре — он ещё помнил ту ночь, когда Энола в одеянии монахини ворвалась в дом доктора и передала его заботам полузадушенную юную леди, — и несмотря на то, что подобная возможность представлялась уже не раз, сейчас детектив впервые добровольно заговорил о ней с лучшим другом. Доктор Ватсон, понимая, что для Холмса это больная тема, никак своим видом не показал, что удивлён, — даже не моргнул. Совершенно спокойно и непосредственно, словно обсуждая труд Холмса о разных видах пепла от сигар, он произнёс:
— Ах, ваша сестра... Что вы думаете о своей сестре, Холмс?
Наступила тяжёлая пауза. Невидящим взглядом Холмс смотрел на стену джентльменской комнаты отдыха в «Симпсоне», и по выражению его лица невозможно было ничего прочесть.
— Очень жаль, — ответил он наконец, — что она мне не доверяет.