Дворецкому, похожему на оловянного солдатика-переростка, я сообщила, что пришла от имени «Вуменс газетт». Я просмотрела все последние выпуски этого любимого многими издания и не нашла ни одного упоминания фамилии Инглторп, так что держалась вполне уверенно.
— Меня отправили расспросить виконтессу о розовом чаепитии, — добавила я.
— Поздновато, не находите? — проворчал дворецкий. — Больше недели прошло.
Я решила, что лучше ничего на это не отвечать, и застенчиво улыбнулась.
Дворецкий нахмурился:
— У вас нет визитки?
— Я новенькая, — сочинила я на ходу. — Мне еще не напечатали карточку.
— А, вот оно что. Неделю спустя к нам отправляют новичка.
Меня не обидел его ворчливый тон, поскольку он лишь подтвердил мою догадку: виконтессе Инглторп очень хотелось бы появляться в газетах не реже, скажем, какой-нибудь герцогини, и она считала, что ей уделяют недостаточно внимания в женской прессе, а прислуга, разумеется, разделяла ее праведное негодование.
Я подавила улыбку. Теперь я даже не сомневалась, что меня примут: тщеславие виконтессы не позволит ей отказаться от интервью.
Действительно, пока дворецкий поднимался к хозяйке, чтобы доложить, экономка — удивительно приятная дама по имени Доусон — уже показывала мне маленькую столовую.
— Мы все оставили как было, — говорила она. — Кроме цветов, конечно. Миледи много сил на это потратила, и ей нравится иногда сюда заходить любоваться результатом.
Лично у меня не возникло никакого желания «любоваться» этой комнатой. Казалось, я попала в коровье вымя. Прежде я вполне спокойно относилась к розовому цвету, однако теперь, стоя перед розовыми шторами с розовой драпировкой, столами, покрытыми розовыми скатертями, и розовыми стенами, я постепенно начинала его ненавидеть.
Чтобы не выйти из образа и в то же время скрыть побледневшее от отвращения лицо, я открыла блокнот и принялась поспешно записывать в него все детали: розовые шелковые ленты под потолком и на рамах картин, розовая сетка, нависающая над столами, розовые японские фонарики на розовых шнурках.
— Мы подавали кокосовые пирожные под розовой и белой глазурью, розовое мороженое, выложенное на тарелках в форме купидончиков и лебедей. Ее светлость была в розовом платье, заказанном из Франции, а всей прислуге специально для этого события выдали розовые чепцы и розовые фартуки. Комнату освещали розовые свечи, и казалось, будто мы попали в волшебную страну!
Я стиснула зубы, чтобы удержаться от колкого замечания, и пробормотала:
— Цветы?
— О! Прелестнейшие столистные розы — шикарные букеты. И у джентльменов в петлицах тоже были розы, только белые — розы могут быть любого цвета, но розовый, видите ли, заложен у них в названии.
— Да, понимаю. — Я вымученно улыбнулась. — Очень хитро.
— Это ее светлость придумала. И подарки гостям подготовили чудесные: бумажные розовые веера для дам и бумажные розовые цилиндры для джентльменов.
— Как занимательно, — бесцветным голосом отозвалась я.
— Да, их это знатно развеселило.
Наконец мы подошли к интересующему меня вопросу:
— Кто пришел на чаепитие?
— Джейкобс пошел спросить виконтессу, можно ли выдать вам список гостей. Изволите проверить, не вернулся ли он еще?
— Да, пожалуйста, — ответила я, пожалуй чрезмерно пылко; меня уже начинало подташнивать от этой комнаты, как будто я переела засахаренных слив. Когда мы вышли в коридор, обставленный самым обычным образом, я вздохнула с облегчением.
Проходя мимо гостиной, я заглянула в открытую дверь и резко остановилась, чуть ли не разинув рот.
— Великолепный, не правда ли? — сказала экономка, догадавшись, что именно привлекло мое внимание.
На дальней стене, на почетном месте над каминной полкой, висела большая картина, написанная маслом и обрамленная золотой рамой. На картине в полный рост и чуть ли не реального размера была изображена леди, элегантно восседающая на тахте в платье из узорчатого шелка ярко-алого цвета, изысканнее которого я в жизни не видела, и небрежно прижимающая к груди белого персидского кота. Замечу мимоходом, что нет ничего глупее, чем держать домашнего питомца в доме, полном бесценного фарфора — правда, по моим наблюдениям, чем богаче хозяева, тем больше их тянет на всякие глупости и тем чаще они ставят под угрозу дорогой ирландский хрусталь и соболиные меха, которые в результате оказываются все в белой кошачьей шерсти. Однако не эти соображения и не роскошный вечерний туалет дамы на портрете лишили меня дара речи.