Это были ее изящные черты на полном лице.
— Это, понятное дело, моя хозяйка, — сообщила экономка.
Виконтесса — одна из матрон, которых я видела в Общественной дамской комнате.
Не успела я в полной мере осознать, какой опасности сама себя подвергла, как сзади меня прозвучал голос дворецкого:
— Леди Отелия Тороуфинч, виконтесса Инглторпская, желает видеть вас в своей личной гостиной.
Глава седьмая
Ох.
Сама виконтесса?!
О нет. Мне невыносимо захотелось спастись бегством, как будто уже не было сомнений, что она знает... нет, быть не может... значит, непременно узнает... поймет, что я вовсе не из «Вуменс газетт» и сую свой значительных размеров нос в ее дела. Догадается, что ко мне попал тот самый розовый веер...
Все эти тревожные мысли звенели у меня в голове, пока я поднималась по лестнице вслед за дворецким. В такие моменты я всегда благодарила судьбу за то, что мой отец был логиком и что я училась по его книгам, поскольку это позволяло мне делать следующие заключения:
Дано: Виконтесса Инглторп посетила Общественную дамскую комнату в то же время, что и я.
Допущение: Она меня узнает.
Заключение: Неубедительно.
Сомнительное допущение: Она обратила на меня внимание и запомнила мое лицо.
Допущение: Она поймет, что я НЕ репортер из «Вуменс газетт».
Заключение: Допущение ошибочно, так как журналистки тоже могут пользоваться общественной уборной.
Только мне удалось себя успокоить — и в то же время подняться на верхнюю ступеньку, — как внизу с грохотом распахнулась дверь и раздался громкий рев:
— Ха-ха!
Я подпрыгнула на месте и пискнула, как загнанный в угол кролик: ведь это был голос жуткого хозяина мастифа за врытой в землю оградой!
«Невозможно!» — возразил голос разума. По какой причине...
— Ха-ха! Вот мы и здесь!
Дворецкий выглядел не менее изумленным, чем я, — настолько, насколько вообще может выглядеть изумленным дворецкий с непроницаемым лицом.
— Прошу прощения, мисс, — сказал он и пошел обратно на первый этаж — проверить, в чем дело, а я осталась наблюдать за происходящим, перегнувшись через перила.
— Забегайте! Ха-ха! Можете таращиться на все сколько душе угодно, оборванки!
Я не могла поверить своим глазам: это и правда был тот самый здоровяк, который обещал оставить меня гнить в канаве. В камзоле, с пластроном, в угольно-черных бриджах и кремовых гетрах, с ухмылкой на грозном лице, которую явно выдавил из себя с трудом и считал улыбкой, он вел за собой, что было совершенно неожиданно, целый выводок сироток, разбившихся по парам, — девочек в уродливых коричневых передниках в клетку, настолько коротко остриженных (во избежание заражения вшами), что их легко было принять за мальчишек, даже несмотря на чепцы с оборками.
Дворецкий подошел к Господину Ха-ха, как я про себя его прозвала, с мрачным видом поклонился и что-то пробормотал.
— Да просто хотелось порадовать маленьких попрошаек, ха-ха! — проревел в ответ здоровяк. Я с невольным восхищением отметила, как покраснела его лысеющая голова, и мысленно сравнила ее с помидором. — Какие-то возражения?
Вероятно, он прочел в почтительной манере дворецкого скрытый вопрос и сомнение в том, что сейчас подходящее время устраивать сироткам экскурсию по чужому дому.
— Ничего не трогайте, — приказала дама средних лет, замыкающая процессию, — в ней сразу узнавалась матрона из сиротского приюта: не только по строгому коричневому платью и еще более строгому тону, но и по типичному для дам подобной профессии чепцу, совершенно безумному и не похожему ни на какой другой — напоминающему вывернутый наизнанку тюльпан из накрахмаленного белого хлопка, обшитый рюшами. Мне сразу захотелось нарисовать ее в виде коричневого маяка с округлым белым фонарем на верхушке.
— Прикажете доложить виконтессе? — спросил дворецкий. Только прозвучало это не как вопрос, а как предупреждение.
— Нет, зачем же? Я всего-то хочу показать малышкам, что их ждет, ха-ха! Если они пойдут работать прислугой в мой дом, ха-ха!
Неслыханное заявление — учитывая, что дом принадлежал вовсе не ему, и это было видно по тому, как держал себя с ним дворецкий. Суровый ухмыляющийся здоровяк, больше похожий на мастифа, чем на человека, прогремел:
— За мной, нищенки! — И двинулся вперед.
Сиротки медленно последовали за ним, крепко держась за руки и прижимаясь друг к другу, а на их лицах был написан не меньший ужас, чем я испытывала в эту минуту. Подгоняемые наставницей, они скрылись под лестницей, на которой я стояла, и исчезли из виду. И хотя я прекрасно понимала, что Господин Ха-ха меня не видел — а даже если бы увидел, то не узнал бы, — сердце мое колотилось в груди и, несмотря на то что леди никогда не потеют и даже не преют, моя кожа в ту минуту, как говорится, «блестела».