На душе у меня стало на порядок легче, и я аккуратно переписала четверостишие на отдельные листки для «Пэлл-Мэлл газетт» и других газет, которые нравились маме. Я еще не умылась, не поела и не оделась, но можно будет отправить их дневной почтой: так письма с объявлениями быстрее попадут на Флит-стрит. Надо только наклеить марки.
В поисках марок я нетерпеливо отбросила в сторону листы, которые до этого смахнула на пол...
И вдруг кое-что попалось мне на глаза.
Список, который я составила... Позвольте, только вчера? А такое чувство, будто неделю назад.
На мгновение я застыла посреди комнаты подобно соляному столпу. А затем выкрикнула, в отчаянии заломив руки:
— Будь я проклята! Ну и дура!
Как можно было потратить все утро на бесплодные размышления?! Нет, пора возвращаться к расследованию.
Тем более что я наконец поняла, от кого можно узнать, где держат несчастную Сесилию.
Глава четырнадцатая
Мне следовало проявить величайшую осторожность — иными словами, выбрать наиболее изощренную маскировку, поскольку я намеревалась отправиться в крайне опасное место.
Туда, где меня могли узнать.
А вдруг я все же не сумею...
Никаких «а вдруг», Энола. Одевайся.
Сказать легче, чем сделать. Мне предстояло надеть на себя личину леди, для чего мне требовались тонкая нижняя рубашка из хорошей льняной ткани и такие же панталоны, чтобы корсет не слишком врезался в кожу; конечно, сам корсет из плотного хлопка и стальных пластин (разумеется, не слишком туго затянутый, но чтобы мог поддержать все мои подушечки и подкладки, которые дарили мне фигуру «песочные часы» и служили для хранения полезных вещиц и припасов); мягкий чехол на корсет; несколько шелковых нижних юбок; платье для прогулок — лазурное, с полутурнюром и с рюшами, дополненное легким жакетом — в таких дамы обычно ходят за покупками; шляпка в тон платью, носовой платочек с вышивкой, перчатки, гамаши на сапожки, собственно, мои лучшие сапожки и, само собой, зонтик. Весить все мое «обмундирование» будет фунтов пятнадцать, не меньше.
И это еще не все.
Я должна была стать не просто леди, а настоящей красавицей, чтобы никто и ни за что не узнал во мне Энолу.
Для этого следовало убрать волосы — еще одну деталь внешности, которую мне не повезло разделить с Шерлоком, поскольку выглядели они печально и тускло, напоминая по цвету сухую древесную кору, — на макушку и закрепить невидимками, а затем спрятать под пышным каштановым париком, к которому я уже приладила шляпку. На лоб должна была спадать кудрявая челка — de rigueur, необходимая деталь: ведь такую же челку носила принцесса Александра, — а на губы, щеки, веки и ресницы я вынуждена была как можно незаметнее нанести средства, порицаемые благородным обществом.
После долгих упражнений с кисточками и мазями, а также, вероятно, благодаря крови семьи Верне, текущей в моих венах, я наконец научилась — по крайней мере я на это надеюсь — накладывать макияж таким образам, что его принимали за естественную красоту.
Лишь на этом мои приготовления закончились.
К середине дня я так ничего и не поела, но времени на это не было, поскольку лучшая моя зацепка (на самом деле далеко не самая надежная, учитывая, что по Лондону ездит около двух тысяч наемных экипажей, а моя дурная голова не сумела удержать номер того, которой был мне нужен) требовала определенной точности: кебмены обычно держались одной и той же стоянки, и я собиралась начать поиски в том же месте и в то же время, где в последний раз видела экипаж, в котором увезли леди Сесилию.
Только один человек мог рассказать мне, где она: кебмен, который отвез ее и двух гарпий на торговую улицу, а затем, вероятно, доставил домой. И искать его следовало возле первой Общественной дамской комнаты Лондона на Оксфорд-стрит. В том самом месте, где, вот незадача, мой брат Майкрофт — вполне вероятно — искал меня.
«Не торопись, — напомнила я себе, спускаясь с подножки кеба, в котором прибыла на Оксфорд-стрит. — Переступай птичьими шажками. Верти в руках зонтик. Ты красивая леди в модном платье, приехала за покупками».
Так я грациозно плыла по тротуару подобно небесно-синему кораблю в лондонской буре из пыли и сажи. Солдаты, судомойки, конторские служащие и священнослужители, босой ребенок, ведущий за руку слепого попрошайку, однорукий старик с седой бородой и с крестом Виктории на груди, лохматая нищенка, продающая мозольные пластыри, обходительные джентльмены в цилиндрах, мальчишки-газетчики с красными высыпаниями на коже, девочка в обносках, охрипшая от вечных криков «Яблоки! Яблоки!», перемазанный в чернилах ученый с узкими сгорбленными, непропорциональными плечами и стопкой книжек в руках — через такую разномастную грязную толпу я продиралась, словно голубой цветок в поле темных маргариток.