— ...а потом возвращайся к своим обычным делам. Я приду за ней через несколько минут.
Нескольких минут мне хватит с головой.
Безразличная ко всему сиротка отвела меня в маленькую часовню, которая находилась в пристройке к главному зданию приюта, оставила в полутемном зале и вышла, затворив за собою двери. Как только она удалилась, я вскочила со скамьи, схватила стопку одежды и забралась в укрытие. Когда за мной пришла матрона, я уже сидела под кафедрой.
— Дитя? — позвала она. — Дитя? — После недолгой паузы, во время которой она, по всей вероятности, сверилась со своими бумагами, матрона добавила: — Пегги, подойди ко мне немедленно!
Разумеется, я и не подумала выходить.
— Куда же запропастилась эта дуреха? — проворчала она, выходя из часовни и отправляясь на мои поиски.
Я тут же вылезла из-под кафедры и огляделась в поисках более надежного укрытия. Я знала, что, когда дети играют в прятки, они обычно смотрят вокруг себя, за мебелью и под ней, а наверх — почти никогда. К тому же лазать у меня всегда хорошо получалось. Вот поэтому я начала карабкаться на громадный корпус органа с вырезанными в дереве узорами, с легкостью добралась до самого верха, бросила туда свою новую одежду, которую собрала в узелок, чтобы не выронить, а сама легла на крепкую холщовую поверхность, которая защищала инструмент от пыли, оказавшись буквально в нескольких дюймах от потолка. Меня прикрывали высокие трубы, и я лежала в относительной безопасности и полном комфорте, когда матрона вместе с помощницами вернулась еще раз осмотреть часовню.
Я их не видела, но слышала их шаги и то, как они переговариваются между собой.
— Наверное, струсила и убежала.
— Лентяй Тоувидл у ворот говорит, что ее не видел.
— Да он опять дремал, иначе где же она вышла? Здесь ее нет.
— Может, бродит по коридорам. Она не особенно умна.
— Голодранка пойдет на запах еды, помяните мое слово!
— Значит, будем приглядывать за кухней.
— Ну, в часовне ее точно нет. — Они стояли практически подо мной. — Надо всем сказать, чтобы они ее высматривали...
— Вот незадача, — пожаловалась одна из них. — А ведь у нас сегодня и так много дел — столько всего нужно подготовить на завтра! — Я навострила уши. — И почему свадьбу хотят провести именно здесь?
Наверняка это свадьба Сесилии, наверняка! Я угадала, ура!
Пока я ликовала, девушка добавила:
— Странно, что...
— Лучше не задавать лишних вопросов, — перебила ее другая. — Барон обещал щедрую награду. И не только денежное покровительство, но и другие блага.
Включая, полагаю, экскурсии по «его» дому.
— Комната на чердаке не готова, — пожаловалась девушка. — И сколько цветов надо принести!
— Что ж, тогда идем. Не будем терять время зря.
Шаги направились к выходу.
— Девчонка скоро объявится.
— Прости меня, Господи, я очень надеюсь, что нет, — ответила матрона, которая до этого меня допрашивала и чей голос я сразу узнала, и добавила, открывая дверь: — Не хотелось бы, чтобы барону встретилась такая омерзительная оборванка.
«О-хо-хо», — подумала я про себя, и мое волнение в эту минуту веселья слегка улеглось. Что за сюрприз ее ждет!
Глава шестнадцатая
Признаюсь, я задремала в своем гнездышке на верхушке органа, поскольку живот у меня был блаженно полон, а делать все равно было нечего, пока все бывшие бездомные и беспризорники (тут я задумалась, в чем разница между бездомными и беспризорными детьми) и матроны с похожими на вывернутые тюльпаны чепцами не улягутся спать.
Меня разбудила вечерняя молитва — и при этом чуть не оглушива; подо мной все вибрировало, и мне пришлось зажать уши пальцами. Это событие потрясло меня во всех смыслах, поскольку по окончании службы игравшая на органе девушка заметила, что инструмент звучал как-то неправильно и приглушенно. Еще около часа я лежала без движения, но постепенно в ушах у меня перестало звенеть и вокруг все затихло, поэтому я осторожно спустилась на пол в кромешной темноте.
Точнее, до этого я сняла свои обноски и оставила их на органе. Под ними у меня было надето муслиновое платье — я тщательно подготовилась к «операции». Одежду, выданную «Пегги» в приюте, я захватила с собой и на ощупь пробралась к алтарю, чтобы зажечь свечи.
Признаю, несмотря на мое свободомыслие и рационализм, мне неловко было зажигать священные фитили под покровом ночи. Как и умываться водой из купели для крещения. В мрачной часовне было нечто жуткое, пугающее, и я с готовностью вышла из нее сразу после того, как собрала волосы в аккуратный пучок и стерла с лица золу, потеряв всякое сходство с оборванкой Пегги.