Я, в свою очередь, уставилась в газету, гадая, запомнила ли леди Сесилия мое имя, которое я столь необдуманно и неосмотрительно ей раскрыла: Энола Холмс.
К этой несчастной девушке, дочери баронета с раздвоением личности, художнице-левше, сочувствующей бедным и с удивительным мастерством запечатлевшей их незавидную долю углем на бумаге, печальному гению, вынужденному носить маску покладистой правши перед благородным обществом, я относилась как к сестре. Однако я знала о ней куда больше, чем она обо мне; должно быть, в ту кошмарную ночь я представилась ей чуть ли не призраком, загадочной незнакомкой в черном балахоне, и, встретившись со мной при свете дня, она не могла поверить своим глазам. Какой бы ни была постигшая ее беда, леди Сесилия, вероятно, надеялась, что я помогу ей и на этот раз.
Что же ее терзало? Я отложила газету, сделав вид, будто она мне наскучила, и задумалась над тем, что могли означать отчаяние в темных глазах Сесилии, ее бледное и изможденное лицо и потерявшие блеск золотисто-каштановые волосы, убранные под простенькую соломенную шляпку-канотье.
Я вновь украдкой на нее взглянула и обнаружила, что она взяла в руку веер. Причем веер крайне любопытный, пошлого конфетно-розового цвета, который никак не сочетался с лимонно-желтыми бантами, лаймово-зеленой юбкой, кремовыми лайковыми перчатками и бежевыми сапожками. Мало того — в то время как дорогая новая юбка была сшита из тонкой, изысканной шелковой ткани, мягкой, как сливочное масло, веер был изготовлен из простой бумаги, приклеенной к непримечательным деревянным пластинам, и украшен скучными розовыми перьями.
Надзирательница неодобрительно покосилась на веер и проворчала:
— Боюсь, мне никогда не понять, почему ты так настаиваешь на том, чтобы таскать с собой это уродство, когда у тебя есть чудесный веер, который я тебе подарила. Кремовый шелковый экран, пластины из слоновой кости с вырезанными на них узорами, накладка из игольного кружева — неужели ты про него забыла?
Не удостоив ее ответом, леди Сесилия раскрыла свой розовый веер и принялась им обмахиваться. Я обратила внимание, что она держит его левой рукой — важная деталь: все же она предпочла быть собой и не поддаваться требованиям общества. Кроме того, веер слегка загораживал лицо девушки от сидящей рядом гарпии, хотя это был и очень хрупкий барьер. Прикрывшись им, леди Сесилия снова встретилась со мной глазами — и в тот же момент как будто случайно постучала веером по лбу.
Я сразу поняла, что это значит «Будьте внимательнее. За нами наблюдают».
Язык вееров изобрели юные влюбленные, чтобы переговариваться под строгим присмотром своих покровителей, и хотя у меня в жизни еще не было — да и не ожидалось — любовных приключений, в дни невинного детства в Фернделл-холле, когда мы жили там с матерью, она обучала меня этому языку и он удивительным образом меня завораживал.
Я тяжело вздохнула, как будто от духоты и от усталости, и потянулась достать из большого кармана под верхним платьем свой собственный веер, который носила с собой не ради красоты и не ради заигрываний, а исключительно для того, чтобы обмахиваться им в жару. Он был непримечательным, но приятным глазу, с экраном из коричневого батиста. Я раскрыла его достаточно широко — более чем наполовину, — чтобы показать свои дружеские намерения.
Тут вернулась первая дама, и вторая поднялась с кресла, чтобы, в свою очередь, отправиться в уборную. Леди Сесилия воспользовалась моментом и принялась возбужденно обмахиваться веером, что означало тревогу и напряжение.
Я же коснулась веером правой щеки, говоря тем самым, что да, я понимаю: что-то не так.
— Пользуйся правой рукой, — строго приказала первая гарпия, усаживаясь в кресло. — И убери, ради бога, эту нелепую игрушку.
Сесилия замерла, но не подчинилась.
— Убери, я сказала, — повторила ее... поработительница? Похоже, именно такую роль играла жестокая дама.
— Нет, — ответила леди Сесилия. — Он меня развлекает.
— Нет?! — угрожающим голосом переспросила дама, но тут же сменила тон: — Что ж, хорошо, в этом я могу тебе уступить — но только в этом!
Она продолжила мрачно о чем-то вещать, но так тихо, что я ничего не могла расслышать. Ее широкая талия была нещадно затянута в корсет, из-за чего дама почти не могла пошевелиться и сидела так, словно в спину ей вставили железный штырь; я видела только ее профиль, и хотя со стороны казалось, будто я лениво обмахиваюсь веером, на самом деле каждая клеточка моего тела была напряжена до предела, как у охотничьей собаки, напавшей на след. Я внимательно изучала строгую покровительницу леди Сесилии, стараясь запечатлеть в памяти ее лицо, и внезапно осознала, как мало она отличается от той, второй; у обеих были на удивление изящные черты, которые странно выглядели на их раздобревших лицах: изогнутые аккуратные брови, миниатюрные курносые носы, тонкие губы. В самом деле, они были настолько похожи, что в них можно было заподозрить сестер-близнецов. Единственным отличием, которое мне удалось заметить, была легкая седина, едва тронувшая спрятанные под шляпкой волосы — шляпкой, к слову, настолько перекрученной, что желтые цветки кандыка сбились не над, а под ее полями.