Как это ни прискорбно, моего доверия хватило бы и на большее.
Итак, мы вошли в кирпичный особняк на Саут-стрит, никому не представившись, не подав визиток, никем не замеченные; я не сомневалась, что это единственный богатый дом в Лондоне, в который спокойно, без препятствий могут войти высокий господин в цилиндре с лохматым псом и саквояжем и худосочная девушка в шляпке набекрень и модном платье, испачканном отпечатками собачьих лап. На первом этаже собралась целая толпа — похоже, здесь устроили какое-то собрание, и я заметила много людей в красной форме Армии спасения. Поэтому мы трое (считая Реджинальда) поднялись выше, в музыкальную комнату, где обычно проводила дни миссис Таппер, наслаждаясь сладкими звуками пианино — даже бедная глуховатая старушка слышала мелодию, если садилась совсем рядом с инструментом.
— Мисс Месхол! — вскричала она, как только я вошла. Для неё я всегда оставалась «мисс Месхол», её бывшей постоялицей и недавней спасительницей, какую бы маску я ни надевала: ведь она видела их все и сразу узнавала меня — неважно, походила я на выдуманную мною «мисс Месхол» или нет. Она тяжело поднялась с кресла-качалки и обняла меня за талию, а я прижалась щекой к её накрахмаленному белому чепцу — миссис Таппер едва доставала мне до плеч.
Шерлок принёс ещё два кресла, и мы уселись. От миссис Таппер не требовалось поддерживать светскую беседу. Тем более что она тут же устремила всё своё внимание на Реджинальда, лаская его трясущимися руками и приговаривая:
— Ну ты ‘акой хороший, настоящий старый колли, прям как на фермах держат, таким вот колли и должон быть, не с длинным носом, как ихолка, и паучьими лапами, какие по Хайд-парку хуляют...
Тем временем Шерлок положил свой саквояж себе на колени и, достав из него большой плоский конверт из коричневой бумаги, передал его мне:
— Некто неизвестный оставил его у двери кухни в Фернделл-холле посреди ночи.
Я взглянула на угольные изображения звёзд, глаз, сов, стрел, змей, лун и солнц и уверенно заявила:
— Его подложила цыганка. — Ведь я совсем недавно видела точно такие же рисунки на амулетах старой цыганки, и до этого они мне встречались — ими расписывали свои красочные кибитки эти свободолюбивые кочевники.
— Цыганка? Почему ты так решила?
— Ну как же, ведь мама путешествует вместе с ними ещё с тех пор... — Я увидела его ошеломлённое лицо и добавила: — А, прости. Я забыла, что ты не знаешь.
— Откуда же ты это знаешь?!
— Сначала сама догадалась, а потом уточнила через объявление в газете, и мама подтвердила мою догадку.
— Ты о том проклятом шифре, где какая-то бессмыслица про «первую букву доброты»?
— Это цинния, — объяснила я. — Первая буква — «ц». Ландыш символизирует чистоту, пятая буква — «ы», а маргаритка — невинность, четвёртая буква — «г». И так далее.
Он озадаченно покачал головой.
— Зачем нашей матери жить с этими грязными ворами?
— Ради свободы.
— Но это же жалкие попрошайки!..
— Яркие караваны, красивые лошади, ночи под звёздами, никаких границ, волшебная музыка древнейших кочевников мира — и нет необходимости наряжаться к ужину!
— К ужину из тушёной крольчатины, — с отвращением проговорил Шерлок, всё ещё качая головой, не в силах поверить в услышанное, — в жестяном ковше, на дымном костре, в копоти...
Я не стала слушать, что он бормочет, и принялась изучать узоры на коричневой бумаге, но не хризантему с лианой, от которых у меня защемило сердце, а тёмные жуткие символы, особенно четыре «дурных глаза», как их обычно называют, в уголках. Только мне они казались не пугающими, а испуганными.
— Цыгане очень суеверны, — сообщила я Шерлоку самым спокойным, будничным тоном, будто всего несколько часов назад мне самой не читала судьбу по руке желтоглазая цыганка. Я всё ещё не определилась, как относиться к её предсказаниям. — Эти символы обычно наносят на талисманы — но зачем они на конверте?
— Возможно, что-то прояснится, если ты его откроешь, — проворчал Шерлок.
— Эт што? — воскликнула миссис Таппер, только что заметив конверт.