Если бы не было этого извечного "но", Сержик давно бы уже имел ангажемент в Монте-Карло.
Пьет он сильно… Причем "сильно" — это очень мягко сказано.
Васильич запрещает Сержику выходить в город — он так и ночует в цирке, закутавшись в занавес. И все равно: стоит хотя бы на минуту ослабить внимание — а Сержик уже лыка не вяжет!
Итак, мы прибыли в Энск…
Я прекрасно помню все события, случившиеся потом, помню буквально по минутам — потому что не раз и не два старательно воскрешал их в своей памяти, пытаясь разобраться: где же она, высшая точка моей траектории?
Понимаете, вся эта история очень смахивает на обычное сальто: вот летишь спиной вперед, выше и выше, затем — раз! — и уже летишь вниз.
Но в точке переворота на какую-то ничтожную долю мгновения утрачиваешь ориентацию в пространстве и контроль над собственным телом — поэтому ее еще называют мертвой точкой.
И вот я хотел уяснить: где же она, мертвая точка в моей истории?
В какой момент произошел переворот?
Теперь-то я знаю. Но сначала я этого не понимал…
Я еще маленько выпью, вы не возражаете?
Ну да… Первые два дня все было ничего. К счастью, самые худшие предположения Васильича не оправдались, и во вторник мы работали уже два представления: утром и вечером.
А вот в среду-то все и началось. На сцене появились сразу три новых действующих лица, и каждому из них суждено было сыграть очень важную роль.
Первым пришел Костыль — местный энский "авторитет". Высокий, худой, желтолицый, в мятых брюках и дорогих, но нечищеных ботинках. На его лице играла презрительная улыбка. Костыля сопровождала грозная свита: пара здоровенных тупиц, угрюмо озиравшихся по сторонам.
Мы давно привыкли к подобным визитам. В каждом городке и даже городишке обязательно существует свой местный (точнее сказать — местечковый) "авторитет". От столичных бандитов подобная публика отличается, как трактор от "Мерседеса". Обычно с ними достаточно откровенно поговорить: взять лист бумаги, перемножить количество кресел в шапито на стоимость билета и затем разделить пополам, а то и на три (полный зал бывает очень редко). Чаще всего приходится наблюдать следующую реакцию — провинциальные мафиози долго чешут репу, а потом удивленно спрашивают: "А зачем вы вообще этим занимаетесь? Чего мотаетесь-то впустую?", на что получают честный ответ: "Мы так живем. Это — наша жизнь."
Костыль остановился на пороге служебного входа и брезгливо поморщился, втянув ноздрями резкий неистребимый запах бродячего цирка. В этот момент дверной проем загородила огромная фигура Юры Козупеева. Силач уныло жевал куриную ногу. По условиям контракта — для поддержания мышечной массы — ему полагалось бесплатное дополнительное питание: одна курица и один килограмм творога каждый день.
Юра задумчиво смотрел на незваных гостей сверху вниз.
— Эй! Кто у вас здесь главный? — грубо спросил Костыль.
Юра нахмурился — он всегда так делал, когда размышлял о чем-то серьезном.
— Я так полагаю, что я, — после долгой паузы рассудительно изрек Козупей и снова замолчал. — Хотя почему-то далеко не все придерживаются этой точки зрения, — честно добавил он некоторое время спустя и вдруг смущенно спрятал за спину руку, сжимавшую обглоданную кость.
— Эй ты, клоун, — рассердился Костыль, — я спрашиваю, где директор?
— Я — силовой жонглер, — с достоинством сказал Юра, тщательно подбирая каждое слово. — А директор — у себя, — он потерял всякий интерес к дальнейшему разговору с наглым визитером, развернулся и неспешно пошел в гримерку.
Костыль опешил. Он растерянно озирался по сторонам, выискивая, к кому бы еще обратиться.
Внезапно, будто из под земли, появился Васильич. Он всегда возникал неожиданно, как и подобает артисту его жанра.
Васильич все понял без слов:
— Вы ко мне? Пойдемте в кабинет, поговорим. А ребята ваши пусть здесь подождут, хорошо? У меня кабинетик маленький, все не поместимся, — и, мягко пресекая возможные возражения, спросил, — а вы уже были на нашем представлении? Еще нет? Приходите, обязательно приходите. У вас есть детишки?
Через полчаса Васильич снова показался на пороге — с Костылем под ручку. От них пахло коньяком, они улыбались друг другу, словно старинные приятели.
— Так, значит, в воскресенье уже уезжаете? — говорил Костыль.
— Да, — виновато улыбаясь, кивал Васильич.
— А то — это… Оставайтесь! Пусть будет у нас в Энске свой цирк. Я договорюсь, с кем надо, — убеждал Костыль.
— Прогорим, — ласково отвечал Васильич. — Ходить никто не будет. На неделю всего приехали, и то — сборов никаких. Хватило бы, чтобы за аренду заплатить. Да на бензин.