— Никак нет, товарищ майор, не подвел!
Чуть запрокинув голову, комбат еще раз оглядел обезображенные плакатами стены.
— М-да… Век бы стоял и любовался…
И я понял вдруг, почему он прячет глаза под козырьком. Глаза-то у него, братцы, глумливые! А то и вовсе нетрезвые.
— Спасибо за службу, — подбил он итог, опять-таки не без издевки. — Обоим отдыхать до вечера…
В «консервную банку», как мы именовали попросту наш ангар, идти не хотелось — отдохнуть там просто не дадут. Дрыхнущий средь бела дня салабон — зрелище возмутительное и недопустимое, даже если он дрыхнет с разрешения начальства. Раскинули мы в бытовке две раскладушки и сыграли отбой.
— Лёх, — перед тем как провалиться в сон, пробормотал я. — А вдруг он тоже леший?
— Кто?
— Комбат.
— Да ну, фигня! — поразмыслив, отозвался Лёха, но, как мне почудилось, не слишком уверенно.
— А почему ты его тогда обморочить не можешь?
— Не знаю… Боюсь я его…
И вспомнилось мне бессмертное гоголевское: «…от сорочинского заседателя ни одна ведьма на свете не ускользнет».
Кому-то может показаться, будто мы в нашем ракетном дивизионе только и делали, что выгружали щебень, бетонировали, огребали внеочередные наряды и дурили проверяющих. Ну не без этого, понятно, — строящийся объект, вместо настоящих боевых изделий в капонирах стоят макеты, но, во-первых, с виду их хрен отличишь, а во-вторых, остальное-то все — действующее!
Мне как-то ближе были бетонные работы, нежели возня с аппаратурой. Ибо я и электроника суть вещи несовместные.
Так, однажды при моем непосредственном участии мы едва не пальнули (условно, конечно!) по вылезшему на вершину холма колхозному трактору, квалифицировав его как низколетящую малоскоростную цель, и в общем-то были правы. Трудно придумать нечто более низколетящее и менее скоростное.
Вот, скажем, кабина управления стартом. «Дед» Сапрыкин мыслит над выдвинутым из стенки блоком, а я стою рядом, готовый к услугам. В происходящем не понимаю ничегошеньки, твердо знаю одно: как только зеленый огонек на передней панели перестанет мигать и начнет гореть ровно, дело сделано — блок исправен.
— Отвертку принеси, — велит комбат. — На столе в бытовке…
С лязгом ссыпаюсь из напичканного электроникой вагончика по металлической лесенке. Несколько шагов — и я в бытовке (том самом закутке, который мы с Лёхой оформляли), беру со стола отвертку, возвращаюсь…
А «Дед»-то уже навеселе!
Когда успел?!
Вручаю инструмент и тупо смотрю, как неторопливые умные пальцы комбата в течение какой-нибудь минуты заставляют огонек возгореться ровным зеленым светом. И отвертка не потребовалась.
— На!.. — И «Дед» вручает мне отработавшую срок лампу. — В телевизор вставишь. В телевизоре она еще сгодится…
Вечером рассказываю обо всем в казарме.
— Ребята, — говорю. — А как это он?
— Так у него спирт в сейфе, — объясняют мне, снимая заднюю стенку с телевизора. — Ты еще ногу на верхнюю ступеньку ставил, а он уже ключик проворачивал. До секунды все рассчитано, понял?
Да-а, такого, пожалуй, обморочишь…
А Лёху Лешего, между прочим, к регламентным работам распоряжением комбата близко не подпускали. Черт знает почему, но в его присутствии все лампы выходили из параметров, а осциллограф начинал выдавать такие елки зеленые, что мама не горюй!
Дело рядовому Лешему нашлось другое.
В начале июля возле кишлака пробило какую-то там трубу, и вода, предназначенная для колхозных виноградников, принялась заболачивать территорию дивизиона. Командуй стартовой батареей не «Дед», а кто-нибудь другой, кинулся бы к председателю-узбеку и закатил грандиозный скандал, перемежая матерные тирады обвинениями политического характера вплоть до умышленного подрыва нашей обороноспособности. Испуганный председатель поклялся бы мамой, что завтра же все исправят, — ну и, как водится, оказался бы на поверку клятвопреступником.
Но тем-то и славен был майор Сапрыкин, что любую неприятность умел обращать во благо. Две страсти владели его душой: где б чего выпить и где б чего построить. Он мог простить неподшитый подворотничок и скверную выправку, но вид болтающегося без работы военнослужащего приводил его в неистовство.
Так что, сами понимаете, ругаться с протекшим на нас председателем майор не стал. Оглядев из-под низко надвинутого козырька отворившиеся хляби земные, он справедливо рассудил, что до осени трубу узбеки вряд ли починят, удовлетворенно крякнул и тут же отдал приказ: всех солдат (кроме тех, конечно, что несли боевое дежурство) бросить на дренажные работы. Воду отвели в овражек — и за капонирами в скором времени возникло буколическое озерцо, возле которого велено было разбить огород, отрядив для полива и охраны военнослужащего из местных (того самого стукача-узбека). И все лето на обеденном столе стартовиков алел, на зависть радиотехнической батарее, свежий — только что с грядки — помидорный салат.