В Силезии, как уже несколько раз ей удалось убедиться, люди, казалось бы, такие же самые — простые, набожные, вовлеченные в данную проблему, были гораздо более недоверчивыми. Очень редко случалось, чтобы хватило помахать перед глазами журналистским удостоверением, нужно было рассказать: из какой газеты, да зачем, да для кого пишет. И чаще всего, кончалось это тем, что дверь закрывали перед самым носом. Малгося была к этому подготовлена, у нее было фальшивое удостоверение «Воскресного гостя» — каждый католик в Силезии эту газету признавал, зато мало кто знал фамилии ее журналистов. Как раз это удостоверение, которое по образцу самого настоящего изготовил ей редакционный фокусник-график, должно было, как ей казалось, обеспечить ей возможность войти в автобус. И она не ошиблась.
Малгожата вошла последней, все места были уже заняты. Все — кроме одного. Прихожане опасались садиться рядом с их викарием — вроде как чудотворцем. Малгожата в чудеса не верила, священников не боялась, так что послала местным отсталым и тупым верующим лучистую улыбку и уселась на свободное место.
— Добрый день, — с вызовом произнесла она, ожидая поучения, как следует приветствовать ксёндза.
— Добрый день, — очень просто ответил ей викарий.
— Я журналистка из «Воскресного Гостя», — рискнула девушка.
Ксёндз лишь слабо усмехнулся.
— Передо мной можете не притворяться.
Курва, — подумала та и решила, что лучше данную тему не развивать, а сразу перейти к делу.
— Пан ксёндз, вы действительно творите чудеса? — спросила она.
— Простите, пани, не знаю. Я делаю различные вещи, которых не мог делать раньше. Но если я и вправду обладаю такой силой, она не моя, а только Христова, который, раз уже ему так нравится, может действовать через меня.
Малгожата поняла, что дело простым не будет. Ксёндз внимательный, интеллигентный, осторожный. Он не сказал ей ничего такого, что можно было воспринять как зацепку.
— Пан ксёндз излечит того парня?
— Если Господь пожелает, пани, то излечит его моими руками, а если пожелает, то излечит его порошками и уколами. То на то и выходит. Не мне это решать, во мне нет никакой силы.
Автобус величественно продвигался между силезскими деревеньками в сторону больницы в Гливицах, где, на кровати, помнящей еще времена генерала Зентека[70], лежал Теофил Кочик, двадцать девять лет. В его венах и артериях текла кровь, превратившаяся в гной; кровь, которая, вместо того, чтобы нести жизнь, омывать ткани, несла им смерть, которую врачи называли сепсисом или гнилокровием.
Украшенный набожными картинками автобус возбуждал сенсацию на улице, люди показывали пальцем на странное транспортное средство, многие знали, кто находится в средине, так что поясняли другим.
В конце концов, водитель заехал на небольшую площадку перед Военным госпиталем на улице Костюшко. Дверь зашипела, зашумела и медленно сдвинулась с места. Люди в автобусе не поднимались с мест, ожидая, а что сделает ксёндз Янечек. Тот же поднялся, поглядел на сидящих в автобусе прихожан и вышел наружу. Малгожата выскочила за ним и украдкой включила диктофон.
Люди двинулись за своим священником. Они шли словно солдаты за командиром, не обращая внимания — потому что и тот не обращал — на сотрудников больницы, на вахтера и на изумленных медсестер. Они быстро добрались до палаты, в которой — как сориентировалась Малгося — лежал тот самый Кочик. По лицу юноши с первого же взгляда можно было заметить его умственную отсталость, как показалось журналистке — не слишком и сильную, хотя, наверняка достаточную, чтобы выставить его за границы локального общества. Журналистка решила не задавать вопросов, на это время будет завтра, сегодня она всего лишь наблюдательница. К ней привыкнут, освоятся с ее лицом, завтра будет полегче.
Ксёндз подошел к кровати больного, остальные скучились возле двери или расселись на трех пустующих кроватях. Увидав священника, Кочик поднял раскалывающуюся от боли голову и слабо усмехнулся. Его кожа была покрыта кровоподтеками, дышал он с трудом, на лице засохла тонкая струйка крови, от носа, через щеку, впадая в лужу коричневого пятна на подушке.
Ворон вернулся, Теофил, ворон вернулся. Хищная птица вернулась и, хотя и не вонзила когтей между кожей и черепом, он кружит над нами, кружит над тобой, Теофил, и над ксёндзом, и над деревней, и над всем светом, и каркает. Он отравил тебе кровь, ты чувствуешь, как она течет в жилах, переливается, отравленная, предательская, ядовитая; он отравил ее, потому что разъярился от того, что Черный Дед вырвал тебя, то есть, вырвал у тебя волосы из головы, но это ничего, ничего, пускай течет отравленная, тут ничего такого, каждый ведь должен умереть, а ворон взбешен, только ведь он ничего тебе не может сделать.
70
Ежи Ян Антони Зентек (1901–1985) — польский политический деятель, генерал бригады Народного Войска Польского. По данным опроса, проведённого изданием «Газета Выборча», он был назван вторым по значению силезцем XX века после лидера польского национального движения в Силезии Войцеха Корфанты.