Эпистолы: друзьям моим единственным

КОЛЫБЕЛЬНАЯ1На какой-то ветреной, ветреной дальней планетеПривязалась девочка к ветру, а он — только ветер.Только буйный ветер — как хочешь его обнимай,Налетит, нашепчет — как хочешь его понимай:баю-бай… баю-бай…Уж не знаю, что там с тем ветром у ней получилось.Не случилось что-то, а может быть, что-то случилось.Потерялся ветер — и с ветром такое бываетНепонятно только. Но кто их, ветра, понимает?И не знаю, что там, в безветрии, ей не хватало,Только эта девочка ветреной девочкой стала.Все искала ветер, шептала в похожие спины:«Обернись, мой ветер!»А он обернется… Мужчины…2Как-то пролетала сквозь облако с тайной улыбкой —Привязалось облако к девочке тайною ниткой (Просто улыбалась, по ветру иль так, без причины).Привязалось облако ниточкой из сердцевины.Вот такая музыка, девочка — облако следом,Августином, голубем, ангелом, просто соседом.Обнимать пыталось, да облаку — как обнимать?Понимать пыталось, да девочку — как понимать?Напевает что-то… Как хочешь ее понимай:баю-бай… баю-бай…* * *Птицу найдешь — как звать, не спросишь.Птице — ей что ж, коли в небо подбросишь?А с подругой дела, все глаза попрятали…Углядел, что весела, не спросил — крылата ли.Птицу поднимешь — голова кружится,Птицу подбросишь — вот она и птица!А подругу найдешь, в чисто поле выйдешь,В небо подкинешь, а она — подкидыш…БЕСКРЫЛЫЙ ВЕТРЯК В ДЕЛЬТЕ ДОНАЯ спросил его: «Помнишь?Ты помнишь еще Дон Кихота?Он с бедою, с надеждою, с пыльной пехотойВ сорок первом ушел из села…Как его Дульсинее — ты помнишь? — в пургу и разлукуТы отдал на растопку свои дорогие крыла?»Я спросил его: «Помнишь,Как ты опознал их по звуку —По шуршанию дыма, с ладящего, словно зефир?»(Эта женщина выжила. Полная чаша. И мир…)Я спросил его: «Нешто,Пока перемалывал эту военную муку,Ты крылатую память людскую истер жерновами до дыр?»Он ответил: «…Все бредишь, поэт, о севильях?..»И умолк. Только лязгнуло эхо впотьмах.Я прислушался — дон! —Будто ветер бездомный стучится,как память о крыльях.Я прислушался — дон! —Будто море, как память о небе, бушует в камнях…ВНАЧАЛЕ ЯБЛОКОВначале яблоко… Здесь возникает плодИз ничего, из света, из причины.Она его торжественно беретИ проникает в плоть до сердцевины.Вначале яблоко… Я помню этот жестВ тот смутный день судилища Париса.О, как она свой приз достойно съест,Раскинувшись под сенью кипариса.И, вытряхнув три сердца на ладонь,Сердца опустит в жертвенный огонь.Вначале яблоко… Я помню вкус егоИ запах на губах, и то мгновенье —Грехопадение, и грехоискупленье,И низость всех времен, и торжество.…Библейские глаза твои люблюЗа страстный час, за изгнанность из рая,За то, что, холодея, обмирая,Я путь земной — как путь земной терплю.Брось в гроб мне яблоко —Когда промерзший комО крышку приколоченную стукнет,Когда последним сдавленным глоткомМоя душа кого-нибудь аукнет,Когда окликнет нечто и ничтоИз вечной глубины, из глуби тленной:«Ты был», я предъявлю его вселенной:«Я был. Оно надкушено Еленой.Я был и был знаком…»* * *Он так смешно говорит, бродяга:«Я скучаю за тобой».Не «по тебе» говорит бродяга, а «за тобой».«Да-да, — говорит бродяга, — за тобою вослед».А все потому, что бродяга он.Стар он, а также сед.А все потому, что бродяга он.Князь неудельный, изгой.И все, что есть у него, — любовь.Но и любовь у него — с собой…И вот он сидит, бродяга,В странном твоем дому,В нежном твоем тумане,В белом твоем дыму…Вьюга — в одном кармане,В другом кармане — самум.И говорит бродяга: «Я за тобой в тоске».Так говорит бродяга и видит след на песке.И говорит бродяга: «Я без тебя не могу».Так говорит бродяга и видит след на снегу.