Очень своеобразна личина с «сиянием», выбитая на скале р. Кии близ Хабаровска (Окладников, 1968, табл. 135). Ее характерная особенность — наличие двойной дуги, напоминающей распластанные в полете крылья, причем дуга как бы рассекает лоб (рис. 146, 5). Тем же способом обозначены брови — в виде соединяющихся дуг, которые переходят в длинный нос с узким переносьем. Глаза даны правильными кружками. Ниже, очевидно, показаны усы, на фоне которых выбиты две симметричные ямки, напоминающие ноздри, но расположенные ниже носа. На р. Кие есть еще одна личина, выполненная в аналогичной манере, но не осложненная деталями (Окладников, 1971, табл. 134, 1).
Своего рода «апофеозом» развития орнаментализма в моделировке рассматриваемых изображений может служить одна из личин Сакачи-Аляна (рис. 146, 6). Предельно стилизованная, она по-своему очень изящна. Внутреннее пространство организовано с помощью сердцевидных фигур с валютами и завитками, «бегущих» спиралей и миниатюрных кружков. Скорей всего она относится к более позднему времени.
Завершая обзор амурско-уссурийских личин, следует подчеркнуть, что охарактеризованная изобразительная традиция прослеживается и на керамическом материале II тыс. до н. э., о чем свидетельствуют найденные между Малышево и Сакачи-Аляном обломки сосудов с личинами (Окладников, 1968б, с. 50).
Цельные антропоморфные фигуры в амурско-уссурийских петроглифах отсутствуют. Есть, правда, три изображения, у которых показано туловище. Одно из них (Окладников, 1971, табл. 73, 1) с непропорционально большой головой и ромбическим туловищем выбито на углу базальтовой глыбы и как бы распластано по двум соседним граням, что создает впечатление скульптурности (Сакачи-Алян; рис. 146, 8). Туловище на две трети заполнено поперечными углами. Эта «скелетность» позволяет по аналогии с другими, выполненными в этом же стиле изображениями (Окладников, 1966, табл. 159), относить данную фигуру к эпохе бронзы. Кроме того, на петроглифах Сакачи-Аляна зафиксирована одна многофигурная композиция (Окладников, 1971, табл. 100), стилистически чуждая всему духу амурского наскального изобразительного искусства. Она состоит из серии человеческих фигур в полный рост и пяти изображений лодок. На концах двух лодок видны своеобразные развилки, напоминающие голову животного. Датирующим признаком служит антропоморфная фигурка с «рожками» на голове и изображение человека в специфически изогнутой позе. Эта композиция явно связана с художественным миром Прибайкальского региона, и появление ее на скалах Приамурья явилось скорее всего результатом контактов. О наличии таких контактов свидетельствует и уникальная композиция на скалах в долине р. Маи, правого притока Алдана, обнаруживающая поразительное сходство с амурскими антропоморфными личинами.
Как уже говорилось ранее, изображения личин-масок известны на побережьях и островах Тихого океана — от Амура до Австралии. А.П. Окладников (1968б, с. 52–64, 116–146) убедительно показал связь амурско-уссурийских петроглифов с памятниками изобразительного творчества более южных тихоокеанских территорий; тем самым амурский очаг был введен в обширный круг родственных тихоокеанских очагов, локализовавшихся в регионе, где были наиболее развиты тайные мужские союзы, маски и связанные с ними мифология и искусство (Окладников, 1968в, с. 53).
В петроглифах Нижнего Амура отражена и «звериная» тематика. Фигуры животных выполнены в той же технике, что и личины-маски, но представлены значительно меньшим числом изображений. Статика и предельная стилизация образа — вот черты, определяющие специфику анималистических сюжетов амурских петроглифов. Первобытно-реалистический стиль в изображении зверя, динамизм, столь характерный для древнего искусства северного таежного населения Сибири, были изначально чужды рыболовам Приамурья. Обращает на себя внимание стремление подчеркнуть своеобразную «грузность», массивность изображаемого объекта. Как правило, при создании образа наибольший акцент делался на передачу непропорционально большой головы зверя, обобщенная моделировка которой нередко затрудняет его видовое определение.