Алайош рыкнул в ответ; его руки едва заметно дрожали, порываясь схватиться за болтер и открыть огонь.
— Я убью тебя, Севатар, жизнью клянусь.
— Ах, кузен, кузен… Я же старше тебя по званию. Тебе, маленький Ангел, ко мне следует обращаться «первый капитан Севатар».
— Тише, — сказал по воксу Корсвейн. — Тише, брат. Время для мести придет, и из-за сегодняшних событий она будет только слаще.
На этот раз заговорил воин в плаще:
— Ты. Да, ты, Ангел в мехах. Ты меня знаешь?
Корсвейн повернулся к ним обоим. Он почувствовал, как усилился ветер, ероша белый мех шкуры на его плечах.
— Да, Шенг, я тебя знаю.
— Эта шкура, которую ты носишь как трофей, я ничего подобного раньше не видел. Что это был за зверь?
Корсвейн широко улыбнулся.
— Зверь, который никогда не умирает в моих снах.
— Это что, образчик топорной калибанской поэзии? На нашей родной планете было немного поэтов, но их произведения заставили бы тебя разрыдаться. Наш язык идеально передает мелодику прозы.
— Nath sihll shah, vor’vorran kalshiel, — без запинки сказал Корсвейн на ностраманском. Шенг и Севатар хором рассмеялись.
— У тебя чудовищный акцент, — признал Севатар, — но сказано хорошо. Какая жалость, что, когда настанет время, вас обоих придется убить. Здесь, на земле, принадлежащей Восьмому легиону, я клянусь, что мы сохраним ваши шлемы как трофеи. Меньшего вы не заслуживаете.
— Какое утешение, — Корсвейн сухо засмеялся, вторя им. — У меня тоже есть вопрос.
Севатар изобразил ироничный поклон:
— К твоим услугам, кузен.
— Твои латные перчатки, — только и произнес Корсвейн.
Все еще опираясь одной рукой на алебарду, Севатар поднял другую: перчатка резко контрастировала с остальным доспехом, темным как полночь. Пластины его брони были глубокого синего цвета с нарисованными на них разрядами молнии, а латные перчатки — цвета артериальной крови.
— В нашем легионе это знак позора, — судя по тону, Повелителя Ночи этот разговор забавлял, а не вызывал сожаление. — Воин носит такую отметину на латных перчатках в том случае, если он сильно подвел примарха и заслужил за это смерть. Пятно позора остается на его руках до самой казни, время которой выбирает примарх.
Корсвейн посмотрел на вражеского капитана через ретинальные датчики захвата цели.
— Интересный обычай.
— Возможно. Не менее интересный, чем ваша привычка прятать доспех под рясой.
Корсвейн заметил, что вновь улыбается.
— Это рыцарская традиция нашего родного мира.
Севатар кивнул.
— А наша традиция родилась среди банд Нострамо. Предателям и дуракам их же семьи наносили на руки татуировку красными чернилами, тем самым давая им метку смертников. Она означала, что никакая банда и никакая семья не простят столь серьезный проступок, но что у приговоренного еще были незавершенные дела, с которыми он должен разобраться до того, как ему позволят умереть.
— И кто же ты, предатель или дурак?
Хотя шлем скрыл улыбку Повелителя Ночи, она чувствовалась в его голосе:
— И то и другое.
Терпение Алайоша истощалось.
— Зачем ты зубоскалишь с этими негодяями? И что ты там сказал на их змеином языке?
— Я сказал, что знаю, что они совокупляются со свиньями.
— Безумие какое-то. Разве у них нет чести? Как они могут отвечать смехом на подобное оскорбление?
— Потому что они не рыцари. У них есть понятие чести, но оно отличается от нашего.
— Пожалуй, тебе не стоит просиживать столько времени в архивах, изучая язык и обычаи убийц. — В голосе Алайоша слышались весьма недвусмысленные нотки упрека — или даже осуждения.
— А как же «познай своего врага»? Возьми себя в руки и не забывай, что я на твоей стороне. — Корсвейн посмотрел на восток, откуда медленным шагом приближались примархи, все еще тихо беседовавшие. — Лев возвращается. Приготовься.
В ответ Алайош опять коротко рыкнул — у него было слишком плохое настроение, чтобы тратиться на слова.
IX
Воины умолкли, завидев своих повелителей, — они еще были далеко, но обрывки разговора уже можно было расслышать. Лев приветствовал своих воинов коротким кивком, на что они ответили знамением аквилы. Керз же на своих сынов не обратил внимания и продолжал говорить с братом:
— Хорус поручил мне передать тебе эти слова, — сказал он. Если раньше примарх Повелителей Ночи походил на покойника, то теперь он выглядел как покойник, некоторое время пролежавший в могиле. Белки глаз, и так практически невидные из-за расширенных черных зрачков, неестественно налились кровью. Изможденное лицо чуть заметно блестело от липкого пота, из носа текла струйка темной крови, которую Керз вытер тыльной стороной ладони.
— Все мы — грозное оружие, слишком опасное, чтобы не думать о последствиях. Только это сохранит о нас история. И ты, Лион, даже ты — не исключение.
Лев покачал головой, увенчанной короной:
— Ты недооцениваешь империю нашего отца.
— А ты переоцениваешь человечество. Посмотри на нас. Посмотри, какую космическую дуэль мы устроили в эти последние два года. Крестовый поход, столкнувший два легиона и бесчисленное количество планет — а ведь это только начало. Два года ты искал меня в сотнях сражений, а почему вы встретились сегодня? Только потому что я этого захотел.
Лев слегка склонил голову, признавая правдивость этих слов.
— Ты прячешься, как паразит с приходом зари.
Керз дернул плечом — едва заметное движение наплечника.
— Ты не успеешь вовремя вернуться на Терру, чтобы защитить ее, брат. Варп тебе не позволит, не позволит эта война. Я тебе не позволю. Как думаешь, историки будущих поколений простят тебе твое отсутствие?
Керз прервал свою диатрибу, чтобы вытереть вновь потекшую кровь.
— Или же человеческие потомки этого Империума обратят внимание на связанные с тобой легенды, шепотом говорящие о сомнении? Не зададутся ли они вопросом: почему ты не участвовал в битве за Тронный мир? Вероятно, они будут повторять все те же лживые слова: что Лев на самом деле не был так же верен, так же надежен, как могучий Рогал Дорн. Может быть, Лев и его Темные Ангелы выжидали в глубинах космоса, следили и подслушивали, чтобы выявить, кто будет победителем, и лишь тогда вступить в бой на его стороне?
Глаза Повелителя Ночи вновь блеснули — и весело, и грустно.
— Вот твоя судьба, Лион. Вот твое будущее.
— Прости меня, брат.
— За что? — Керз вопросительно склонил голову.
Хотя Корсвейн не сводил глаз с обоих примархов, он так и не заметил, что именно случилось, — с такой скоростью двигался Лев. Мгновением раньше братья беседовали; на лице Льва мрачная задумчивость, в глазах Керза — нервный блеск от предвкушения столь постыдной участи, ожидающей противника. А в следующий миг черты Керза исказились в гримасе боли, и между судорожно сжатых челюстей потоком хлынула кровь. Лев крепко сжимал рукоять меча, по самый эфес погрузившегося в живот брата. Из спины Керза, пробив доспех, торчало больше метра сверкающей, окровавленной стали.
— Это бесчестный удар, — прошептал Лев в бледное, залитое кровью лицо Керза, — но мне все равно, кто будет знать правду сейчас, завтра или через десять тысяч лет. Верность сама по себе награда.
Лев высвободил клинок. Повелитель Ночи упал навзничь.
И в тот же миг огрызнулось, оживая, цепное лезвие на алебарде Севатара.
X
Перемахнув через невысокую стену, Корсвейн припал к земле и прицелился поверх кромки укрепления. Изображение на визорном экране соответственно скорректировалось, и прицельная сетка заметалась из стороны в сторону, но так ни на чем и не зафиксировалась. Как только был нанесен первый удар, Севатар и Шенг исчезли. Алайош и Корсвейн вскинули оружие к бою, но сражаться было не с кем. Керз, хромая, отступал, и Лев последовал за ним, оставив своих воинов позади.