Уильям умер преждевременно, оставив поэму незавершенной, и в течение сорока лет мир гадал, успел ли Влюбленный, подстреленный Купидоном и дрожащий от любви, сделать больше, чем поцеловать Розу. Затем другой француз, Жан де Менг, подхватил факел и довел его до 22 000 строк, написав поэму, столь же отличную от поэмы Уильяма, как Рабле от Теннисона. Смена поколений изменила настроение; романтика на время ушла в себя; философия наложила отпечаток разума на поэзию веры; крестовые походы потерпели неудачу; началась эпоха сомнений и сатиры. Некоторые говорят, что Жан написал свое бурное продолжение по предложению того же короля Филиппа IV, который посылал своих скептически настроенных юристов смеяться над Папой Римским. Жан Клопинель родился в Мёне на Луаре около 1250 года, изучал философию и литературу в Париже и стал одним из самых ученых людей своего времени. Неизвестно, какой порыв извращенца заставил его вложить свою образованность, антиклерикализм, презрение к женщине и романтике в продолжение самой романтической поэмы во всей литературе. В тех же восьмисложных строках и рифмованных двустишиях, что и у Уильяма, но с живостью и энергией, совершенно не похожими на мечтательный стих Уильяма, Жан высказывает свои взгляды на все темы от Сотворения мира до Страшного суда, а его бедная возлюбленная ждет в саду, все это время тоскуя по Розе. Если в Жане и осталась какая-то романтика, то это платоновская фантазия о золотом веке прошлого, когда «никто не называл то или это своим, и похоть и насильство были неведомы»; когда не было ни феодалов, ни государства, ни законов; когда люди жили, не питаясь ни плотью, ни рыбой, ни птицей, и «все делили дар земли по общему жребию».53 Он не вольнодумец; он принимает догмы церкви, не моргнув глазом; но ему не нравятся «эти крепкие и процветающие клинки, нищие монахи, которые обманывают лживыми словами, пока пьют и едят мясо».54 Он не выносит лицемеров и рекомендует им чеснок и лук, чтобы облегчить их крокодиловы слезы.55 Он признает, что «милостивая женская любовь» — лучшее благо в жизни, но, видимо, не познал ее.56 Возможно, он этого не заслужил; сатира никогда не завоевывала прекрасных дев, а Жан, слишком воспитанный на Овидии, больше думал и учил пользоваться женщинами, чем любить их. Моногамия — это абсурд, говорит он; природа задумала toutes pour touz — всех женщин для всех мужчин. Он заставляет сытого мужа укорять чопорную жену:
Что получится из всей этой храбрости?
Какую выгоду я получаю
От дорогих платьев до одежды причудливого покроя,
Твои уловки флирта и веселья?
Что мне до этих сирот?
С их помощью вы накручиваете и связываете волосы,
Переплетенные золотыми нитями? И почему
Должен ли быть у вас комплект из слоновой кости
Эмалированные зеркала, осыпанные
С золотыми кружочками?… Почему эти драгоценные камни
Подходящие королевские диадемы?
Рубины, жемчуг и сапфиры,
Что заставило вас предположить, что воздух
Из безумного тщеславия? Эти дорогие вещи,
И плетеные меховые накидки и рюши,
И настойки, чтобы подчеркнуть вашу талию,
С жемчугом и богатой чеканкой?
И почему же, скажите, вы выбираете
Надеть на ноги безвкусные туфли
Только вот у тебя есть желание показать
Ваши стройные ноги? От Сен-Тибо,
Еще не прошло и трех дней, как я продам
Этот мусор, и растоптать тебя!57