Выход в море, в одиночку или малой командою, готовой встретить у прибрежных скал океанскую волну, а главное — поразить и одолеть многотонное морское животное, располагая лишь гарпуном с костяным наконечником да хрупкой холодной скорлупкой кожаного суденышка, полагаег беспрецедентную и постоянную концентрацию и мгновенное, взрывное напряжение внутренней человеческой энергии; трудно сказать, какой «мерой пассионарности» можно ее измерить (Гумилев 1990: 46, 64–65, 77, 232–239). Во всяком случае, эта мера была достигнута первопроходцами Скандинавского полуострова и с приморских мезолитических культур стала исходной основой существования здесь на все последующие времена.
Мезолитические «палеоевропейцы», «пионеры освоения Северной Фенноскандии, попав в суровые условия Заполярья, развивали свою культуру и систему жизнеобеспечения первоначально почти в полной изоляции, созданной неблагоприятной природной обстановкой» (Шумкин 2001: 19). В антропологическом отношении это были носители исходного для европейского населения, ярко выраженного европеоидного типа, наследованного от палеолита; начиная с неолитической эпохи (4000–1800 лет до н. э.) они вступают в контакт с племенами более южных и восточных территорий; на рубеже II и I тыс. до н. э. (ок. 2000 лет до P. X.), когда северные аборигены достигли беспрецедентного уровня организации высокопродуктивного зверобойного промысла, в приморские районы Фенноскандии поступает мощный иноэтничный импульс восточного происхождения, связанный с населением циркумполярной зоны, тундровыми племенами ымыхяхтахской культуры Таймыра и Русского Севера (Хлобыстин 1982). Этот импульс нашел отражение в новых сакральных представлениях (культ ворона, шаманская атрибутика, ритуалы и в целом институт шаманизма), хозяйственных новациях (керамическая лепная посуда из глины с примесью шерсти, «вафельный» орнамент сосудов), воздействуя также на генетическую основу, антропологический облик и, вероятно, язык аборигенов. Северная Фенноскандия становится ареалом саамов, и с приручением северного оленя, переходом к оленеводству (не позднее рубежа н. э.) они занимают устойчивую, но ограниченную экологическую нишу полярной Фенноскандии, сохраняя ее до наших дней (Шумкин 2001: 20–21).
Саамы — носители языка, принадлежащего финно-угорской (урало-алтайской) языковой семье, при этом достаточно обособленного по отношению к ближайшим, в языковом отношении родственным, финнам (суоми) и еще более — «индоевропейцам» скандинавам (германцам). Первоначальное finn в норвежском (и шведском) относилось именно к саамам; собственно финны называли их lappi, лопари (отсюда древнерусское лопь, как fеnni Тацита, относящееся также скорее к саамским соседям северных германцев). Финмаркен Норвегии, как и Лапландия Финляндии — это Край саамов (обитающих и на Кольском полуострове).
«Индейцы Европы», саамы создали и передали всем последующим насельникам Скандобалтики выработанные в мезолите и неолите («новокаменном веке») основные адаптивно-адаптационные средства и навыки северной, приморской, лесной и тундровой культуры: морского промысла и судостроения, охоты и рыболовства, собирательства, утилизации основных природных материалов — камня (кремня, кварца, сланца, жировика), дерева (включая лозу и кору), кожи, меха, птичьего пуха и перьев, способов обработки и применения рыбы, мяса и жира морских животных, сохраняющиеся в этнографических культурах норвежцев и шведов, финнов и русских поморов. Каркасная лодка и охотничьи снасти, ловчие ямы и силки, простейшие лесные жилища, лампы-жировики, зимняя баня в чуме или землянке с печью-каменкой, как и поклонные скалы и камни — «сейти», представления о морских, небесных, горных, тундровых и лесных, земных и подземных силах и духах стали базовым вкладом саамов в дальнейшее развитие культуры приполярного Севера. Оленеводство обеспечивало независимость хозяйственного уклада и даже выгодный обмен с южными и восточными соседями, а по мере сближения тех с цивилизацией Средиземноморья саамы становятся главными поставщиками не только дефицитных и прочных кож оленей и морских животных, китового уса, моржовой кости, но и ценнейшего из сырьевых ресурсов Севера в глазах окружающего мира — пушнины. Промысел соболя, белки, горностая, песца, рыси, бобра приобретает хозяйственное и внешнеторговое значение для Скандинавии в период 300–800 гг. н. э., непосредственно предшествующий эпохе викингов, и саамы в этот период выступают самостоятельными и значимыми поставщиками «пушного экспорта» (Zachrisson 1996: 4–8).