Он это не до конца понял, но предположил, что при движении обратно сквозь время работает некий принцип омоложения материи. Это означало, что ему надо хорошенько подумать относительно путешествий в прошлое. Тогда технологии этой машины не существовало, и, следовательно… Он нахмурился. Этот вопрос надо будет решать потом. Он печально усмехнулся. Какого черта! Это путешествие закончено. Он прибыл благополучно. А разве бывает испытательный полет без технических проблем?
Уэллс расстегнул ремни и встал с кресла. У него тут же закружилась голова, и ему пришлось сесть. Он сделал несколько глубоких вдохов и, почувствовав себя увереннее, медленно поднялся. Прижавшись к стенке кабины, он посмотрел в одно из окошек, чтобы впервые увидеть будущее. Стекло помутнело и растрескалось. Он не смог ни черта разобрать.
Заворчав, он повернулся и отпер дверь специальным ключом, который отключал ФОВ. Ему совершенно не хотелось, чтобы машина автоматически вернулась в 1893 год, оставив его без транспорта. Тут он с удивлением заметил, что дверная ручка недавно была вычищена и смазана. А когда он открыл дверь, петли не заскрипели и не застонали, как он ожидал. Их тоже недавно смазывали. Неужели за его машиной кто-то ухаживал?
Уэллс шагнул в 1979 год.
Он осмотрел машину времени снаружи. Все неплохо сохранилось – за исключением медной таблички с названием. Буквы слова «Утопия» окислились и покрылись зеленой патиной. Хотелось надеяться, что это никак не характеризует ту временную плоскость, на которую он вышел.
Эйч Джи медленно повернулся и обнаружил, что стоит на помосте, ярко освещенном софитом, установленным прямо над головой. Помост находился в центре громадного круглого зала с высоким потолком и нарядными дверями под аркой. Что случилось с его лабораторией? Теоретически его машина времени не должна перемещаться иначе как в четвертом измерении. Что случилось? Что-то действительно пошло не так!
Перед ним оказались три большие стеклянные витрины с множеством первоизданий в кожаных переплетах и диаграмм, заключенных в рамочки. Единственные узнанные им схемы он делал, задумывая машину времени. Он посмотрел направо. В дальнем углу еще в одной витрине он увидел знакомые первые полосы «Пэлл-Мэлл Газет», пожелтевшие от времени. Он сошел с помоста и направился в ту сторону, отчаянно стремясь найти нечто старое и знакомое. Его остановили лиловые бархатные канаты ограждения, установленного вокруг помоста. Он снова повернулся – и окинул взглядом все в целом.
Крупными буквами на стене было написано: «ГЕРБЕРТ УЭЛЛС – ЧЕЛОВЕК, ОПЕРЕДИВШИЙ СВОЕ ВРЕМЯ».
«Господи! – подумал он. – Неужели я сделал все это? Неужели моя лаборатория стала чертовым музеем? Неужели я присоединился к памятникам науки прошлого? Неужели мои достижения и неудачи стали экспонатами, которые щупают школьники на экскурсиях?»
Эйч Джи вернулся в центр комнаты, чтобы лучше осмотреть экспозицию. Он был потрясен и угнетен. Изумление, внезапное осознание того, что он стал знаменитостью, оказались почти невыносимыми. Что ему остается делать, если в двадцать семь он увидел плоды трудов всей своей жизни? Почему он не подумал об этом до того, как бездумно садиться в машину времени? И что самое противное, почти все книги и изобретения ждали его в будущем! Что же – он теперь будет все знать еще до того, как сделает? Может быть. А может быть, и нет. Он не обязан рассматривать все это. Внезапно он торжествующе захохотал. Может, если бы он не отправился путешествовать во времени, то не вернулся бы домой, чтобы со временем столько всего написать и изобрести. И было приятно знать, что ему все-таки удалось вернуться в Лондон 1893 года. Если и бывает так, что оптимизм помогает сохранить рассудок, то это именно тот случай.
Уэллс с любопытством начал внимательнее рассматривать труды всей своей жизни, несмотря на прежние опасения. Он почувствовал себя увереннее и отчасти вернул себе отстраненность ученого.
Пока не увидел старую фотографию.
Глаза у него округлились. Он попятился и хотел было отвести взгляд, но не смог этого сделать.
На фотографии был мужчина. Довольно толстый или даже тучный мужчина, с залысинами, обвисшими щеками и вторым подбородком, с изборожденным множеством морщин лицом. На мужчине были очки без оправы – и он на кого-то хмуро смотрел. Вид у него был весьма недовольный. Подпись под фотографией гласила: «Герберт Джордж Уэллс в возрасте пятидесяти лет».
Он изумленно взирал на фотоснимок. Машина времени была забыта: отпечаток демонстрировал ему его смертность. Перед ним встал главный вопрос. Когда именно для Герберта Уэллса закончилась жизнь?