Понеслась на горную вершину,
Две стрелы пустила в воеводу,
Первая гортань ему пробила,
А вторая — доблестное сердце.
И воскликнул Милош-воевода:
«Ох, мой Марко, побратим по богу!
Ох, от вилы, брат мой, умираю! во Не напрасно, братец, говорил я,
Что в горах не надо петь юнаку!»
Тут очнулся Марко от дремоты,
Спрыгнул наземь с Шарца удалого, Подтянул на Шарце он подпруги,
Он коня целует, обнимает.
«Ох, мой Шарац, конь мой быстрокрылый, Догони мне вилу Равиолу!
Коль догонишь вилу Равиолу,
Будешь ты в серебряных подковах, во В шелковой попоне до колена,
Весь в кистях до самого копыта.
Золото вплету тебе я в гриву,
Скатным жемчугом ее украшу.
Если ж не нагонишь Равиолу,.
Видит бог, твои я вырву очи,
Ноги я тебе переломаю И оставлю в ельнике валяться,
Погибай в трущобе одинокий Как и я без друга-побратима!»
70 Тут вскочил на Шарца Королевич И на Мироч кинулся высокий. Пролетает вила по вершине,
Верный Шарад скачет по нагорью.
Не видать с нагорья Равиолы.
Как увидел Шарац Равиолу,
В высоту на три копья подпрыгнул, На четыре вдаль за ней погнался,
И настиг он вилу на вершине.
Видит вила — смерть ее подходит, во Прянула стрелою в поднебесье,
Но взмахнул тут шестопером Марко И ударил вилу меж лопаток.
Сбросил Марко наземь Равиолу, Начал бить, валяя с боку на бок. «Будь ты, вила, проклята от бога!
Ты зачем убила побратима?
Принеси травы ему целебной,
А не то простишься с головою!» Умоляет вила Равиола:
9о «Ради бога, Королевич Марко,
Ради бога и его предтечи!
Отпусти живой меня на волю,
Принесу целебные я травы,
Исцелю убитого юнака!»
Не жесток был Королевич Марко,
Был незлобен сердцем он юнацким, Отпустил он вилу на свободу.
Горные сбирает вила травы,
Часто кличет вила побратима: юо «Побратим мой, ждать тебе недолго!» Отыскала травы Равиола,
Залечила раны у юнака,
Возвратился голос воеводе,
Даже звонче сделался, чем прежде; Исцелилось доблестное сердце,
Даже стало доблестней, чем прежде! Удалилась на вершины вила, Удалился Марко с побратимом, Очутился в Поречьской Крайне;
но У большого Брегова-селенья Речку Тимок вброд он переехал И помчался с Милошем к Видину.
А подругам вила наказала:
«Знайте, вилы, милые подруги!
Вы в лесу не трогайте юнаков До тех пор, пока на свете Марко,
До тех пор, покуда он на Шарце,
До тех пор, покуда с шестопером!
Сколько горя с ним я натерпелась!
120 Чуть живая вырвалась на волю!»
КОРОЛЕВИЧ МАРКО И БЕГ КОСТАДИН
Едет бег Костадйн по дороге,
Едет рядом с побратимом Марком.
Так сказал Костадйн побратиму: «Побратим мой, Королевич Марко,
Если в гости ко мне соберешься В Дмитров день, что осенью, приедешь Имя крестное мое прославить,
То увидишь честь и уваженье,
И найдешь ты дружескую встречу, ю И на славу будет угощенье».
Отвечает Королевич Марко:
«Не хвалился б ты своею встречей:
В поисках за братом Андрияшем Я заехал на твое подворье В Дмитров день, что осенью, заехал Имя крестное твое прославить,
Я увидел, что это за встреча,
Три твоих я мерзости увидел».
Костадйн тут спрашивает Марка: го «Где, какие мерзости ты видел? Объясни мне, Королевич Марко». Отвечает Королевич Марко:
«Мерзость видел первую такую: Сиротинки в дом твой постучались, Белым хлебом, бедных, накормить бы, Да вином бы красным напоить их.
Ты ж на них, несчастных, раскричался: «Убирайтесь, грязные поганцы,
Не поганьте вин и яств господских», зо И тогда мне стало жалко нищих, Жалко, бег, мне стало двух сироток. Подошел я к двум сироткам бедным И повел их прямо на подворье, Накормил их вдоволь белым хлебом, Напоил их и вином д красным.
Я одел обоих в алый бархат,
В алый бархат, в новый шелк зеленый И послал к тебе во двор твой белый. Сам следил за ними из укрытья —
40 Как теперь ты сиротинок примешь.
На руки ты взял сироток бедных, Одного на левую взял руку,
На руку на правую — другого,
Усадил их за столом богатым:
«Ешьте, пейте, княжеские дети!»
Я увидел и вторую мерзость:
Посадил ты старое боярство,
Что свое богатство потеряло,
Что ходило в бархате потертом, so Посадил ты, бег, в конце застолья.
Ну а все недавнее боярство,
Что недавно лишь разбогатело И ходило в бархате нарядном,
Усадил ты, бег, на главном месте, Вынес им и вино и ракию,
Угощал их сладостями щедро. Мерзость третью видел я такую:
Для отца, для матери родимой Не нашлось в твоем застолье места, во Чтобы чашу первую им выпить».
КОРОЛЕВИЧ МАРКО И ЛЮТИЦА БОГДАН