— А я его под стражу взял, чтобы он охолонул маленько. Деньков пять он посидел без допроса, а я тем временем его любовницу расколол: она домишко купила, да непонятно, на какие шиши. Пришлось ей всё ж таки признаться, что деньги — тридцать тысяч — любовник дал. А он-то плакался, что аккурат эти деньги подчистую грабители забрали, ни копейки ему не оставили. Поднимаю я его из камеры на очную ставочку с любименькой. Да-а… Как он её увидел, так сразу: «Отпустите меня с допроса, подумать надо…» Хорошо. Вызываю через день, не успел он рта раскрыть, я ему заключение экспертизы…
— Какой экспертизы? — не понял я.
— Там, понимаешь, среди прочего на полу приёмник валялся, «Телефункен», как сейчас помню, трофейный. И тип этот вовсю разорялся, что искали грабители в приёмнике деньги, не нашли и со злости грохнули его об пол со всей силой. А эксперты пишут категорически, что коли грохнулся бы приёмник об пол, то произошли бы в его хрупкой конструкции непоправимые перемены и работать он бы ни в жисть не стал. А приёмник, между прочим, работает как миленький…
— Ага, он значит его на пол поставил, чтобы создать видимость разгрома…
— Точно. Я ему так и сказал, он на полусогнутых: «Жизнь мне сохраните, умоляю, вину искуплю…» Вот такие типы, значитца, имеют место, и ты привыкай вести с ними беспощадную борьбу, как от нас требует народ.
— А Груздев?
— Испёкся, — небрежно махнул рукой Жеглов. — Покобенится — и в раскол, куда ему деваться? Все улики налицо, а мужичишко он хлипкий, нервный…
Я поднялся:
— Пойду его проведаю — как он там?
— Ни в коем разе, — остановил Жеглов. — Ему сейчас до кондиции дойти надо, наедине, как говорится, со своей совестью. Но, между прочим, ты не думай, что всё уже в порядке, такие дела непросто делаются, тут ещё поработать придётся…
— Есть, — охотно согласился я и попросил: — Ты обещал насчёт следственных вопросов поподробней…
— А-а, — вспомнил Жеглов. — Это можно. Конечно, тут всё на словах не объяснишь, ты ещё пройдёшь эту теорию на практике…
Я усмехнулся.
— Ну что ты, как медный самовар, светишься? — рассердился Жеглов. — Дело серьёзное! Ты пойми, когда преступника допрашивают, он весь, как зверь, в напряжении и страх в нём бушует: что следователь знает, что может доказать, про что сейчас спросит? Вот это самое напряжение, страх этот его надо вплоть до самого ужаса завинчивать, понял? А как это делается? Очень просто. Вопросы должны идти по нарастающей: сначала про пустячки, то да сё, мелочишку — тот сказал, та видала, этот слыхал… Преступник уже видит, что ты в курсе дела и пришёл не так просто, поболтать про цветы и пряники. Ладно. И тут ты ему фактик подбрасываешь, железный…
— Ну, а он, представь себе, отпирается, — сказал я.
— И хорошо! И прекрасно! Он отпирается, а ты ему очняк — р-раз! Кладёт его, допустим, подельщик на очной ставке…
— А он всё равно отпирается… — подзадорил я его.
— А ты ему свидетеля — р-раз, экспертизку на стол — два! Вещдок какой-нибудь покрепче — тр-ри! И готов парнишечка, обязан он в этом фактике признаться и собственноручно его описать, и к тому же с объяснением, почему врал доселе.
— Ну, допустим, — кивнул я. — Что потом?
— Потом ты ему предлагаешь самому рассказать о своей преступной деятельности. Он тебе, конечно, тут же клянётся, что сблудил один-единственный разок в молодой своей жизни, да и то по пьянке. А ты сокрушаешься, головой качаешь: опять, мол, заливаешь ты, паря, мне тебя просто до невозможности жалко, что с тобою при твоей неискренней линии станется? Он говорит: «А что?» — а ты краешком, осторожненько, называешь, к примеру, Шестой Монетчиковский, где, как тебе известно, кражонка была, но доказательств ни на грош не имеется.
— Так он тебе навстречу и разбежался!
— А вот и разбежался! Я ведь про первый эпизод тоже его спрашивал с прохладцей, издалека. Он мне семь бочек арестантов, а я ему факты, очные ставки и всё такое прочее, после чего и сознаваться пришлось, и оправдываться. Поэтому он встаёт, смотрит в твои красивые голубые глаза, бьёт себя в грудь и «чистосердечно» сознаётся в последнем из преступных фактов своей жизни. Протокол, значитца, подписи и другие рассказы…
Зазвонил телефон — Панков из дому интересовался, не сознался ли Груздев.
— Нет пока, — сказал Жеглов. — Да вы не беспокойтесь, Сергей Ипатьич, развалится… — Положив трубку, Жеглов пошутил: — Спи спокойно, дорогой товарищ… Стар стал прокурорский следователь Панков. Раньше, бывало, пока сам обвиняемого не расколет, хоть ночь за полночь, хоть до утра, хоть до завтра будет пыхтеть. Смешно…