Сидни резко обернулся, присел на подоконник и с интересом прислушался.
— Булла Regnans in Excelsis — старый список, вряд ли Джером Джилберт привез его с собой. Да миссионеры и не берут с собой ничего, что могло бы их скомпрометировать. Таков приказ магистра ордена, и Джилберт не проявил бы подобной неосмотрительности. Возможно, копия принадлежала Эдмунду Аллену или кому-то еще из сочленов. Не имеет значения.
— А вы знаете, что двух преподавателей-католиков и того мальчишку из Линкольна он не убивал?
— Разумеется, знаю.
— В таком случае… В таком случае он был казнен за преступления, которых не совершал?
— Правительство ее величества никого не преследует за веру, — нетерпеливо ответил министр. — Такова официальная линия, и нам важно почаще напоминать об этом народу, чтоб не плодились мученики. Если люди поверят, что иезуиты готовы убивать ради своей веры, это будет весьма полезно нашему делу.
— Значит, опять пропаганда, — разочарованно выдохнул я.
— Война идет за умы. Нужно убедить людей в том, что они должны хранить верность короне. Это надежнее, это выгоднее, наконец. И не важно, какими методами мы пользуемся. Вы сами видели, Бруно. В тот момент, когда приговоренному отрубают голову, толпа орет в один голос: «Изменник! Изменник!» — это их забавляет. Но когда казнили этого Джилберта, все примолкли, вот о чем придется побеспокоиться Тайному совету. Что значит, если народ безмолвствует? Это значит, что зрители не одобрили расправу, она показалась им чересчур жестокой. Еще одна такая ошибка, и люди обернутся против нас. — Уолсингем покачал головой. — Сколько раз я настаивал: вешайте их, и пусть они умрут в петле, а не под пытками. Но нет, все возражали. Теперь-то совет поймет, что я был прав.
— Да, такая смерть чересчур жестока, — подхватил я.
Уолсингем, непредсказуемый человек, обрушился на меня:
— Чересчур жестока? А что они делали с протестантами? Сжигали, резали! Вы же сказали мне, что он хладнокровно убил того юношу, Томаса Аллена! Что он замышлял убийство девицы, хотя она беременна от него! Филип подтвердил, что Джилберт пытался убить и вас. Невинной овечкой его не назовешь, Бруно. Бросьте его жалеть.
— Пожалуй, так, — согласился я, опуская глаза.
— Тяжелое зрелище, — продолжал Уолсингем уже помягче, быстрым движением касаясь моей руки. — Вы считаете меня варваром — заставил на такое смотреть. Но я предупреждал вас, когда вы поступали на службу ее величества: это нелегкий путь. И я хотел, чтобы вы видели все.
— Он хорошо умер, — внезапно вмешался Сидни, как будто он только об этом и думал последний час. — Умер достойно.
— Да, и в Тауэре он тоже отлично держался, — уважительно подтвердил Уолсингем. — Его хорошо подготовили в Реймсе, научили справляться с болью. Ни одного имени мы от него не узнали, сколько ни возились с ним.
Я содрогнулся, припомнив окровавленные пальцы Джерома. Лучше уж не думать, как именно «возились с ним».
— Что станет с Софией? — задал я вопрос и, чтобы скрыть смущение, попытался отпить из стакана.
— С дочерью Андерхилла? Когда она оправится после родов, ее допросят. — Уолсингем поморщился, увидев ужас на моем лице, и добавил: — Полагаю, она будет отвечать охотно, ведь она добровольно рассталась с бумагами. Быть может, она сумеет назвать нам другие имена, кроме тех, что удалось разузнать вам и Уолтеру Слайхерсту.
Министр пронзил меня пристальным взглядом, и я не выдержал, потупился. То ли Сидни все же сказал ему, что я пытался выгородить Софию, приписав ей выдачу бумаг, то ли Уолсингем и сам догадывался, что я утаил кое-что, когда явился к нему после возвращения из Оксфорда. Он мог узнать эти же имена от Слайхерста или Андерхилла. Ричард Годвин, Хамфри Причард, вдова Кенни… И все же я надеялся, что эти люди останутся в безопасности.
— Слайхерст — ничтожество! — прорвало вдруг Сидни, он отодвинулся наконец от подоконника и подошел к столу за очередным стаканом вина. — Иезуит торчал прямо у него перед носом, а он и не заподозрил ничего. Зато Бруно он выдал как главного католика! Ни гроша ему больше не давать, вот что я скажу!
Уолсингем ответил вздохом.
— Не лучший из моих оксфордских осведомителей, что верно, то верно, — признал он. — Пару лет тому назад он предложил свои услуги, чтобы расплатиться с долгами. Подставил Эдмунда Аллена — грубо подставил, прочие паписты в Линкольне от этого лишь глубже затаились. Коллеги его терпеть не могли, никто ему не доверял, и все его сведения — лишь догадки да пьяные сплетни из кабаков. Как раз перед вашим приездом я предупредил его, что больше он не получит жалованья, если ничего ценного нам не представит, — вот он и кинулся отрабатывать деньги.