В этот самый момент дверь шкафа заскрипела, поворачиваясь на старых петлях, и я чуть из башмаков не выскочил. Инстинктивно сунул календарь под рубашку, за пояс штанов, и резко обернулся: никого. Дверь подалась под собственной тяжестью. Распахнув дверь шкафа пошире, я сначала увидел только груды одежды, разбросанной неизвестным во время обыска, а потом заметил и какой-то небольшой темный предмет в глубине, накрытый старым одеялом. Отбросив одеяло в сторону, я обнаружил под ним маленький деревянный ларец с массивным замком, окованный металлическими скобами. Я выволок его на свет, и тут ларец вдруг вывернулся у меня из рук и с грохотом обрушился на пол. Я замер, затаив дыхание: сейчас кто-нибудь прибежит на шум и застанет меня в комнате покойника. Но нет, тишина.
Когда ларец упал, я сквозь грохот расслышал в нем звон монет. Стало быть, это сейф Роджера Мерсера, по-видимому битком набитый золотом. Не слишком-то тщательно он прятал свою казну. Однако тот, кто разгромил комнату, деньгами пренебрег. И на теле Роджера остался нетронутый кошелек. Стало быть, деньги убийцу не интересовали. Но ради чего люди убивают, если не ради денег? Бывает, убивают из мести, прикидывал я, бывает, из страха перед разоблачением.
Стоит наведаться к привратнику, решил я, и расспросить обо всех калитках, замках и ключах: тот, кто обыскивал комнату Роджера, очевидно, отпер дверь в кабинет, а потом, уходя, запер ее за собой.
И тут, когда я сидел на корточках возле ларца и размышлял, послышался звук, который ни с чем не перепутаешь, — звук легко повернувшегося в замке ключа. Прятаться было поздно; я так и остался сидеть на корточках, беспомощно следя за тем, как дверь открывается и в нее протискивается тощая фигура Уолтера Слайхерста, казначея колледжа. Я увидел, как он с изумлением оглядывает царящий в комнате хаос, затем его возмущенный взгляд остановился на мне. Пауза: маленький мозг старательно обрабатывал увиденное. Потом Уолтер аж взвизгнул и уставился на меня так, словно я был призраком или преступником.
— Господь пресвятой! — завопил он. — Вы! Какого дьявола?!
Необычайная изобретательность понадобилась бы, чтобы правдоподобно объяснить, зачем я проник в разгромленную комнату только что погибшего человека и сижу теперь на полу, крепко прижимая к груди сундук с золотом жертвы. Я набрал в грудь побольше воздуха и постарался вести себя как ни в чем не бывало.
— Buongiorno,[10] мастер Слайхерст.
Кривое, костистое лицо Слайхерста было как будто создано для цинической усмешки, но сейчас оно исказилось от злобы, а сам Слайхерст, похоже, лишился дара речи.
— Что?.. — попытался было он заговорить, но ему пришлось снова набрать воздуха в грудь, прежде чем он смог договорить: — Что это такое?!
— Помогаю ректору, — объяснил я, утрируя итальянский акцент. Акцент, как я не раз имел случай убедиться, отличное прикрытие для странных на первый взгляд поступков: чего, мол, еще и ждать от иностранца. — Я был с ним утром, мы первыми оказались на месте, где произошло несчастье. Одежда, как вы знаете, вся испорчена, и я поднялся сюда поискать чистую, чтобы было во что переодеть бедного доктора Мерсера к похоронам. — Я скорчил благочестивую рожу, прекрасно понимая, что Слайхерст не поверит ни единому моему слову. Я бы, во всяком случае, не поверил.
Слайхерст прищурился, глаза его под редкими бровями превратились в щелочки.
— Понятно. Отыскать одежду было непросто. — Он жестом обвел разгромленную комнату.
От его голоса пожухла бы и весенняя листва на деревьях, но я выдержал его подозрительный взгляд и спокойно отвечал:
— Я застал комнату в таком виде.
— Зачем же вам понадобилось запереться изнутри?
— Привычка, — смущенно улыбнулся я. — Глупо, сам понимаю, но в Италии у меня были причины опасаться за свою жизнь. Я путешествовал и останавливался в таких местах, где следует запирать за собой дверь, да понадежнее. А теперь я делаю это инстинктивно. Признаться, я даже не обратил внимания на то, что запер дверь.
Слайхерст с минуту поразмыслил, затем сложил руки на груди.