— Единственный уничтожил всех демонов и основал город, которым и правит до сих пор. Но поганый Агог не успокоился и продолжает насылать на людей свои проклятые творения в надежде умертвить всех человеков и самого Единственного. Великое коварство змия заключается в том, что бестелесные призраки нашептывают людям всякую скверну. Заманивают их сладкими посулами и отвращают от Единственного. Несчастные! Придет время — и они погибнут так же, как и их хозяин!
Кончив, жрец еще долго гладил Ника по голове. Потом приказал нести одеяние.
— Пойдем, мальчик мой, — отечески похлопав Ника по плечу, негромко проговорил жрец. — Настало время для молитвы.
========== Глава 4 ==========
— Нет… нет… все не то. Ничего не получится! — прошептал Змей и сложил руки на груди.
Ноздри его крючковатого носа хищно и недовольно раздувались. Тонкие брезгливые губы нервно сжаты. И даже в ночи его глаза что были чернее угля, поблескивали стальными искрами.
— Нет! Ничего не выйдет из этого! Уйдем! — опять проговорил Змей.
— Что будет — то будет, и того не миновать, — спокойно проговорил Хинган, раз за разом проводя точильным камнем по своему мечу Обжоре.
Змей нервно провел ладонью по черной короткой бороде с усами и отвернулся:
— Тебя же никак не отговоришь, да? — через зубы спросил Змей.
— Я сделал выбор и жду результата. Вот и все, — Хинган ногтем проверил лезвие.
— Сегодня я видел, как стайка тушек ушла на юг, в сторону соленых озер. Там дюжина взрослых, много молодняка, доростки, детёныши, — Змей резко обернулся. — Пойдем за ними! Чем дальше от этих поганых сектантов, тем лучше! У нас будет все: свобода и вдоволь свежего мяса, и главное — ни одного вонючего сектанта вокруг.
— Я должен, ты знаешь.
— Кому ты должен?! — повысил голос Змей.
— Своей совести…
— Опять ты!.. — сплюнул Змей.
Хинган улыбнулся и стал протирать Обжору:
— Если бы я смалодушничал тогда и не подобрал тебя, где бы ты был сейчас?
— Меня бы сейчас вообще бы не было! — честно признался Змей.
— Ну вот видишь!
— От добра добра не ищут! Со мной тебе повезло. Дальше везти не будет!
— Я должен помочь мальчику. Хотя бы попытаться.
— Мальчику? — оскалился Змей. — Это вот эту сявку Единственного ты называешь мальчиком? Это же шакал!
— Это всего лишь бедный обманутый мальчик с задурёнными мозгами, вот и все. А Единственному, конечно, нет прощения. Хотя… грех так говорить. Прощения может добиться каждый.
Змей дернулся:
— Говорю… Повторяю тебе — уйдем! Ничего не будет! Гиблое дело!
Хинган поднялся, ловя лицом свежую прохладу ночного леса:
— Выбор уже сделан. Уже поздно. Я обязан так поступить — и я тут, и будь что будет.
Змей кинулся к нему:
— Это все сектанты. Это конченые люди! Ты их уже ничем не перевоспитаешь! Они будут служить ему до смерти! Ты скажешь им правду — а они назовут тебя лжецом! Ты дашь им свободу — а они убьют тебя и сами наденут кандалы!
— Я знаю… Но я должен. Мальчик один из нас, и мы обязаны ему помочь. Хотя бы просто…
Змей приложил палец к губам, и Хинган замолчал. Моргнув, Змей убрал палец и указал в сторону крепостной стены Чистого города. Она была далеко. Отсюда ее нельзя было разглядеть и днем, но нюх обмануть невозможно. Хинган в который раз подивился обонянию Змея. Человечиной с города несло прилично. Непостижимо — как в таком духане он смог почуять мальчика, который почти не обладал запахом?!
Прошло несколько тяжелых минут, и на залитой лунным светом опушке, там, где и указывал Змей, появился подросток. Это произошло бесшумно, словно бы он соткался из холодных серебряных лунных лучей. Аккуратный, гибкий юноша. Хорошая кожаная куртка, кожаные штаны, босые ноги. Правда, у всех троих были босые ноги для лучшей чувствительности и удобства.
Прямые коротко стриженные, светло-русые волосы. Чистые голубые глаза. Совсем еще детские пухлые щечки, нежные губы.
— Зря… — упрямо прошептал Змей.
— Здравствуй, Лин, — искренне улыбнулся Хинган. — Ты подумал над нашим предложением? Каково будет твое слово? И прежде чем ответить, помни — кто бы что бы тебе ни говорил — ты свободный человек.
Подросток улыбнулся и тихо произнес:
— Мой хозяин велел передать вам, что вы все ублюдки поганые и попередохнете как собаки.
— Что? — не расслышал Хинган.
Мальчик рукой поманил его к себе, Хинган шагнул к нему и нагнулся.
— Мой хозяин… — начал юноша, и в следующий миг вонзил Хингану кинжал под ребра. А потом еще, и еще, и еще.
Змей бросился на мальчика, но из темноты соснового леса ему навстречу полетели стрелы. Он по привычке не обратил на них внимания, но одна стрела чирканула ему по горлу, оставив неглубокую царапину. Вторая стрела клюнула в левый бок, пробила куртку из омежьей кожи и засела в боку. Змей вырвал стрелу и увидел черный наконечник.
— Твари! — выругался он и разломил стрелу.
— Беги! Беги! — хрипел кровавым ртом Хинган, намертво вцепляясь в мальчика.
Это было невыносимо ужасно, но единственно верно. С шакаленком Змей бы справился. Да и было бы у людей обычное оружие, они бы тоже не помешали, но раз у них стрелы с черными наконечниками — это уже конец.
И Змей рванул прочь. Юноша бросился за ним, но Хинган намертво вцепился в него и не пускал. Это привело юношу в ярость. Он стал кричать и с остервенением колоть умирающего Хингана, и люди уже выбегали на поляну, но Змей исчез в ночном сосновом лесу, словно бы его никогда тут и не было.
Он бежал долго. Ярость хлестала его сердце, и он по старой привычке хотел бежать до тех пор, пока не устанет, пока не повалится с ног, чтоб уже не осталось сил на гнев. Но так можно было делать раньше. А сейчас, чтобы устать, ему пришлось бы бегать по этим лесам сутки, если не больше.
Перед глазами постоянно стояла эта картина — как щенок колет Хингана. Это было невыносимо.
Выхватив из ножен Кровопийцу, он одним взмахом разрубил полувековую сосну. Срез обуглился и задымился. Сосна плавно съехала набок, застонала и начала падать.
Змей замер, вернул Кровопийцу на место и в очередном припадке ярости схватил себя за волосы. Сосна с шумом и треском рухнула между других деревьев.
— Скоты! Скоты! Скоты! Псы поганые! Говорил же — уйдем! — он все ходил кругами, не в силах успокоиться. — Спокойно. Гнев плохой советник. Думай! Думай! — он потер лицо ладонями. Вдохнул полной грудью. Застыл.
В душе он уже знал, что делать. Оглянувшись, он опять яростно втянул хищным носом воздух, закрыл глаза и замер.
Люди были далеко и его потеряли, и это было хорошо. Зверья было много вокруг, но оно разбежалось от шума поваленной сосны. Рысь, крупный лось, волки…
Есть! Запах омег был и так слабый, но он все равно учуял его и рванул в нужную сторону.
Он бежал с закрытыми глазами. Зрение ему было и не нужно. Все перевернулось в его голове. Все черное стало белым, а все светлое — темным. В этом царстве негатива на черном фоне он прекрасно видел белые стволы деревьев, палки и ветки, траву и папоротник.
Омежий запах висел в воздухе как тончайший, еле определимый золотистый дымок. Он бежал прямо по нему, как по тропинке, и вскоре дымок стал расти, увеличиваться, крепнуть и из пропадающего ручейка превратился в цельную реку.