— Почему?
— Потому, что ему вырвали язык.
— Боже! — ужаснулась Анжелика.
— А писать Проспера в детстве не научили.
— Ужасное время!
— Мне тоже вырвали язык.
— Вам?!
— Пустив слух о моём слабоумии.
Они переходили мост. Тёмная Сена плавно несла остатки разбитого плота. На трёх сцепленных вместе брёвнах сидел безродный коричневый пёс и тоскливо смотрел вверх по течению.
— Я помогу вам, — шепнула Анжелика.
— Вы уже помогли мне, — сказал Жоффруа. — Проспер не умеет писать… Но я-то умею! Это рядом с вами я додумался до такой прекрасной мысли.
— Писать? — спросила она. — О чём?
— О том, что думаешь.
— А чем ещё я могу вам помочь?
— Вы слишком прекрасны, чтобы… идти вместе со мной.
— Но вы не можете просто так исчезнуть!
— Прощайте, Анжелика, — сказал он. — Но поступить иначе я не могу.
С тех пор прошло три месяца и восемь дней.
Всё это время он пробовал писать. Но думать с помощью пера и чернил оказалось значительно сложней, чем просто размышлять. Мысли ложились на бумагу коряво, не соединяясь одна с другой, или изливались столь большим количеством слов, что даже ему самому было подчас трудно докопаться до сути.
А один раз он написал Анжелике письмо. Нет, она того письма не получила и никогда не получит. Он писал ей, но… не для неё. Кузен влюбился в какую-то фрейлину… Написал, и ему стало легче.
— Месье! Месье! — услышал Жоффруа. — К вам пришёл кузен, капитан Жерар де Жийю.
…Зачем он снова понадобился кузену? Ещё одно письмо?
— Напиши ей так, — гудел капитан, — чтобы у неё от страха затряслись поджилки. Если она не опомнится, то потом пусть молится всем святым. Я ей устрою такое…
— Нет, — перебил кузена Жоффруа, — на такое письмо я не способен.
— Почему?
— Любовь, как и вера, чувства добровольные. Здесь принуждением не поможешь.
— Пиши, какое получится, — махнул рукой капитан. — Разве с тобой договоришься!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Ангел высшего ранга
Очередной доклад вдовствующей королеве Екатерине Медичи о событиях вчерашнего вечера и минувшей ночи подходил к концу. Обычно утром Сандреза давала лишь краткий обзор происшествий, а сейчас, в середине дня, сообщала подробности.
— А как реагировал король на мой вчерашний визит в Оружейную палату? — спросила Екатерина.
— После того как его величество позволили себе кричать на вас и вы удалились из Оружейной палаты через тот же потайной ход, которым изволили прийти, король в ярости приказал немедленно заключить слесаря в Бастилию и вновь заменить на дверях все замки.
— Какой он всё ещё ребёнок, — зевнула Екатерина. — За ним нужен глаз да глаз. Но Бастилия мала, а моё терпение безгранично. Кому король на этот раз поручил сменить замки и сделать ключи?
— Король пожелал оставить это в тайне, мадам.
— Даю тебе на эту тайну три дня сроку. Как он прекрасен, — сказала Екатерина, глядя на своего любимого пажа, златокудрого херувима Сен-Мора, который, натирая голыми коленками вощёный паркет, строил из разноцветных кубиков крепость.
— Он великолепен, — согласно закивали головами стоящие вокруг придворные. — Он божествен.
Божественный херувим вёл атаку на крепость. Деревянные солдатики брали её штурмом.
— Ура! — кричал он. — Гугеноты бегут! Никакой пощады изменникам!
— Мой маленький, — томно произнесла королева, — ты снова басишь, словно мужик на конюшне.
— Ура! — тоненьким голоском закричал херувим. — Мы стёрли их в порошок!
Сандреза уже раз десять перечитала новое письмо капитана Жерара де Жийю, но всё равно мысли её были обращены к другому человеку, к тому юноше, который дрался на. Пре-о-Клер и по ложному обвинению оказался в тюрьме.
— Ваше величество, — сказала Сандреза, — прошу вас оказать помощь бедному молодому человеку по имени Базиль Пьер Ксавье Флоко. Его обвиняют в убийстве с целью ограбления, хотя на самом деле он никого не грабил, а лишь благородно защищал свою честь.
— Как приятно, что ты просишь за бедного и простого человека, — умилилась Екатерина. — Справедливость — высшее из благ, которое мы, властители, должны постоянно восстанавливать. Мой маленький, — обратилась она к златокудрому пажу, штурмующему игрушечную крепость, — как ты думаешь, нужно освободить оклеветанного рыцаря?