Сухари подходили к концу. Я уже предчувствовал голодную смерть, но снова судьба оказалась на моей стороне.
Однажды, где-то наверху, послышался далекий лай собак. Я обрадовался, но он скоро совсем пропал. А через несколько минут наверху раздался шорох, с шуршанием посыпались мелкие камешки вперемежку с песком, а затем на мою площадку грохнулось тело горной косули. Когда я подошел к ней, косуля еще дергалась в предсмертных конвульсиях. Она была крупна: мне едва удалось подтянуть ее к гондоле. Освежевывая ее, я с удивлением обнаружил, что в теле косули не оказалось ни одной огнестрельной или какой-либо другой раны. Правда, ноги оказались перебитыми в нескольких местах. Видимо, она оступилась, то ли убегая от охотников, то ли испугавшись какого-нибудь хищника.
Теперь у меня было вдоволь мяса. Правда, не было дров, чтобы поджарить его — гондолу ломать не хотелось, ибо это было мое единственное убежище,- но я легко вышел из положения: нарезал мясо небольшими кусками и разложил на камнях вялиться, благо, немного соли у меня еще оставалось.
В один из дней я, как это часто делал, залез на большой валун у самого края обрыва и принялся осматриваться. Вдруг на противоположном склоне, в большом отверстии, похожем на вход в пещеру, показалась чья-то косматая голова. Туловища не было видно, и я не мог определить что это за животное. Мне стало страшновато, хотя я и был уверен, что никакой зверь не сможет подобраться ко мне. В тот день под вечер подул сильный западный ветер, пригнал откуда-то темные грозовые тучи, и уже в сумерках грянул ливень. Враз помутнела река, помутнел и родничок, что поил меня все эти дни, сверху, со скал, побежали ручьи. Крыша моей гондолы прохудилась и мне пришлось укрыться под большим скальным выступом. Вдруг я увидел, как прямо посередине моей террасы появилась трещина. Она становилась все шире и шире, потом та половина террасы, что была ближе к пропасти, медленно, затем все быстрее поползла вниз и через минуту ничто уже не напоминало, что площадка моя была вдвое больше. Оползень унес и часть мяса косули, которую я непредусмотрительно оставил на камнях.
Прошло больше трех недель, как я отпустил собаку, но никаких вестей от людей не было. Снова передо мной встала угроза голодной смерти. Мяса, при самом экономном расходовании, оставалось не более, чем на семь-восемь дней. Я начинал впадать в отчаяние. Да и было от чего! Помощь не приходила, сам же я, при отсутствии инструментов, простейшего снаряжения, помочь себе ничем не мог. Я проклинал себя, что отправился в это злополучное путешествие, проклинал тот день, когда мне пришла в голову мысль построить воздушный шар. Дни теперь стали еще длиннее и тягостнее, чем прежде. Я теперь уже не строил прожектов собственного спасения, а просто просиживал целыми днями, считая их, прожитые на этом пятачке земли и думая о том, как бы распределить оставшуюся еду так, чтобы протянуть как можно дольше. В один из таких серых тягучих дней я задремал под тем самым скальным выступом, что укрыл меня в тот раз от дождя. Не знаю, много я спал или мало, но вдруг сквозь сон почувствовал, как кто-то сопя, лижет мою руку. Я открыл глаза и чуть не закричал от страха. Буквально в десятке сантиметров от моего лица шумно сопела медвежья морда. Маленькие глазки зверя буравили меня, пасть была открыта, зловонное дыхание вызывало тошноту. За неимением другого выхода я нахлобучил пониже свой колпак и замер.
Медведь взревел, ударил меня лапой и тут же равнодушно отвернулся. Его острые когти разодрали мою порядком обветшавшую одежду и довольно серьезно поранили левое плечо. Почувствовав, что медведь отошел, я решился приподнять голову. Медведь шел прямо к большому валуну, у подножия которого я хранил остатки своей провизии. Очевидно, чуткий зверь учуял запах мяса. С противным чавканьем он принялся уничтожать мои припасы, перечеркивая все мои надежды дожить до прихода помощи. Я был бессилен помешать могучему зверю. Поняв, что если даже зверь не тронет меня, то неминуема смерть от голода, я, израненный, обессиленный, лежал, покорившись судьбе, и… плакал.
Доев мясо, медведь вернулся ко мне. Я крепко зажмурился, затаил дыхание в ожидании. Медведь неторопливо приблизился ко мне и стал обнюхивать мое лицо. Собрав все свое мужество, я потихоньку достал из ножен, висящих на ремне, нож, взял его поудобнее. Медведь, который было отошел, снова вернулся и опять принялся обнюхивать меня, почти тыча мордой в мое лицо. Не помня себя, я ударил его ножом прямо в морду. Медведь дико взревел, отскочил от меня, устремился к обрыву, каким-то чудом спустился к реке, вброд перешел ее и почти по отвесному склону на противоположной стороне ущелья вскарабкался до того самого отверстия, в котором я несколько дней назад видел его лохматую голову, и исчез в нем.