Первую строчку Эриху удалось найти, но потом ему полезли в голову только такие рифмы: ушка́ — горшка́, дом — гром, рука — паука, — и ничего другого… Может быть, у Эриха и были какие-то поэтические способности, но с тех пор, как умерла его мать, никто, в сущности, толком о нем не заботился. Кто же мог сказать ему, что если в стихах все рифмуется, то это не значит, что они обязательно будут хороши?..
Покончив со стихотворением, он еще раз перечел его и пришел в восторг. Теперь остается только разучить его, лучше всего сейчас же, внизу, перед микрофоном.
Эрих поспешно сбежал по лестнице. Он увидел в широкое окно, как пионеры пересекали школьный двор. Оказывается, они уже кончили. Как жаль!
Но тут он заметил, что в подвале еще горит свет. Кто- то ходил там взад и вперед. Хоть бы это не был Стефан. A-а, это всего лишь Юрген.
— Жаль, что ты не слышал нашей передачи, — сказал Юрген, увидев появившегося в дверях Эриха.
— Слышал! — махнул тот рукой. — Нельзя сказать, чтобы она была такая уж замечательная.
— Вечно ты брюзжишь… попробуй-ка сделай лучше. Почему тебя не было, когда мы составляли программу передачи?
— Отстань!
— А твое стихотворение? Оно ведь действительно никуда не годится.
Эрих царапал ногтем дверной косяк.
— Вы все хотите делать сами. Если кто другой придумает что-нибудь хорошее, вам это никогда не нравится. Я уже давно все понял… Вы просто не хотите иметь со мной дела! — с горечью произнес он.
Юрген был одновременно удивлен и раздосадован.
— С чего ты взял? Ты всегда злишься, когда тебе говорят правду, а потом бежишь к Бруммерту и ябедничаешь ему. Почему ты никогда рта не открываешь на собраниях? Ты тоже можешь участвовать; каждый может участвовать, если он что-то предложит. Ты еще что-нибудь написал?
Эрих поднял голову и начал поспешно рыться в карманах.
— Только что сочинил стихотворение, — веселое; оно наверняка подойдет.
— Ну, давай, прочти, — покорно предложил Юрген. — Может быть, мы сумеем использовать его в нашей передаче.
— Конечно сумеете! Только его еще нельзя читать. Его надо сначала переписать и переделать кое-что. А потом мне нужно прорепетировать.
Юрген снова взялся за уборку; он вымел сор за порог и, взмахнув щеткой, развеял его по коридору.
— Тогда прочти мне его утром, пораньше. Я посмотрю, что можно будет сделать, — великодушно добавил он.
— Позволь мне репетировать тут, — осмелев, попросил Эрих.
— Сколько же я должен здесь торчать, по-твоему? Я тоже хочу пойти домой. Мне еще нужно приготовить уроки.
— Можешь идти, — живо сказал Эрих, — я сам запру дверь.
Юрген отряхнул штаны и покачал головой.
— Нет, не выйдет. Бруммерт доверил ключ мне; я отвечаю за то, что все будет как следует заперто. Аппаратура стоит слишком дорого.
— Можешь на меня положиться, — честное слово!
— Нет! — твердо произнес Юрген.
Эрих снова весь съежился.
— Видишь, — укоризненно сказал он, — я же говорил, что вы не хотите иметь со мной дела. Вот какие вы друзья! — Он повернулся и направился к двери.
— Опять ты обиделся… Можно репетировать у себя дома. Мы все так делаем.
— Отец выгонит меня вон, как только я начну.
— Ну, пойди в какой-нибудь класс.
— Нет, это нужно делать перед микрофоном. Вы все в него говорили, кроме меня. Вы же меня не пустили.
— Все равно мы не можем его включить.
— И не надо; мне бы только говорить в него, — понимаешь? Тебе это уже знакомо, а когда я в первый раз встану перед микрофоном, я обязательно начну заикаться. Но вы всегда только и думаете о себе. Никто со мной не дружит, никто не говорит со мной по-человечески. Сто́ит мне только открыть рот, все кричат: «Ах, опять Эте, ну что ему еще надо?» Я вообще больше не произнесу ни звука, все равно это бесполезно. — И он нерешительно шагнул к дверям.
Юрген вспомнил о директоре и его словах. Надо дать Эте какое-нибудь задание.
— Ну ладно, — неохотно произнес Юрген. — Только при одном условии: до аппаратуры не дотрагиваться.
Эрих обернулся. Лицо его так и расплылось в улыбке.
— Ясно!
Юрген дал ему ключ.
— Положи ключ потом на полку в коридоре, чтобы я мог сразу найти его завтра утром. Поверни ключ в замке два раза и смотри, чтобы ничего не случилось.
Эрих остался один. Он прислушивался к удалявшимся шагам Юргена, и лишь когда они стихли, почувствовал себя в безопасности. Мальчик осмотрелся вокруг, — дверцы шкафа были заперты, ему не удастся ни до чего добраться. Оставался только микрофон.