Честер вовсе не собирался выступать вестником мира между нами, нет. Он хотел посеять еще бо́льшую вражду, чтобы упиваться зрелищем, как древние римляне в Колизее. И когда Даньел ниспровергнет меня, он не задумываясь опустит палец вниз. [8]
Библиотека так и остается моим пристанищем на этот вечер. Я коротаю его в одиночестве, спрятавшись в самом дальнем и неприметном закутке в обнимку с учебником французского (только он дарит мне душевное спокойствие и упорядочивает мысли). Остатки кофе в чашке остывают, и я морщусь, допивая холодную взвесь на донышке. Гляжу на часы — без пятнадцати одиннадцать. Скоро отбой.
Выключив торшер, я спускаюсь на первый этаж и покидаю библиотеку, где сразу же за мной миссис Холлоуэй гасит общий свет и запирает двери.
Холл Уэст-Ривера пуст, свет приглушен. Сквозь стеклянные вставки входных дверей я вижу, как снаружи тихо падают хлопья снега. Я поднимаюсь по лестнице на третий этаж, где располагаются комнаты женского общежития, и слышу неясный шорох позади себя. Оборачиваюсь — никого. Снедаемая тревогой, сжимаю учебник покрепче, будто тот может меня спасти от любой напасти, и ускоряю шаг. Лампы уже приглушили, и свет их так тускл, что я почти не вижу мыски своих ботинок.
Не замечаю я и тень, прошмыгнувшую позади, а за ней вторую и третью. А когда слышу чьи‑то шаги, уже поздно: что‑то обрушивается на меня со всей силы, бьет под колени, и я рефлекторно сгибаюсь, падаю на пол.
Крик не успевает сорваться с губ, потому что мне закрывают ладонями рот. В нос ударяет аромат «Карон Пуавр», подсказывая, с кем я имею дело, а впрочем, я успеваю догадаться прежде.
— Решила увести еще одного моего парня, Беатрис?
Весь вечер я обреталась в библиотеке, надеясь, что меня не видят и не рассматривают через лупу, но самое главное, что меня не найдет Дэнни Лэнфорд. Но вот она здесь вместе с эриниями Мэй и Сэйди, которые удерживают крепкой хваткой. Удобное же местечко они избрали для атаки — здесь слишком темно, а камера под потолком чуть отвернута в сторону.
Я стою перед ней, темной королевой, которая все‑таки настигла меня, готовая вершить свое правосудие. Над нами звучит динамик, из которого льется привычная Clair de Lune [9] Дебюсси, что всегда знаменует отбой.
— Ты хоть понимаешь, как унизила меня перед всем Уэст-Ривером? — Даньел приближается вплотную, заглядывая в самые глаза. — Честер сказал, ты давно окучиваешь его, но то, что я увидела на фото, Би, это уже чересчур, не находишь? Он, конечно, как многие парни, склонен поддаваться соблазнам, но чтобы выбор пал на тебя? Признаться, я даже не сразу поверила, когда увидела, но это действительно была ты. Чем ты притягиваешь их, а, крошка Би? С такой охотой раздвигаешь ноги?
«Не верь ему, — хочется мне сказать, но я молчу. — Это все он… В этот раз все иначе!»
— Как бы там ни было, ты замахнулась на святое. Никто не смеет выставлять Даньел на посмешище. За это придется ответить.
В тот же миг кто‑то из них поднимает надо мной ведро — из него выливается дурно пахнущая вода и покрывает меня всю. Колено Дэнни бьет в живот, и я складываюсь пополам, сдавленно вою, но мелодичное звучание Дебюсси заглушает мои стоны. Я лежу ничком на мокром полу, окруженная бешеной стаей. Их ярость опаляет меня, округлые мыски начищенных оксфордов врезаются в ребра снова и снова. По всему телу прокатывается волна боли. Я крепче сжимаю челюсти, чтобы не дать крику сорваться с губ, ведь тогда я проиграю. Тогда они придут снова и сделают мне еще больнее. Никто не должен услышать ни звука, даже я сама, иначе я просто рассыплюсь.
Кто‑то — кажется, Сэйди — хватает меня за волосы и грубым движеньем состригает намокшие пряди. Я дергаюсь в знак протеста, но после очередного удара коленом под грудь обвисаю тряпичной куклой.
Напоследок Дэнни плюет мне в лицо.
— И больше не смей лезть к Честеру, дрянь, ты поняла меня? Кивни, если поняла.
«Он никогда не был мне нужен… Он сам приставал ко мне», — проносится в мозгу, но произносить вслух не имеет никакого смысла — мне не поверят. Потому, как мне это ни противно, я все же киваю, чтобы эта агония поскорее закончилась.
— Так‑то лучше.
Меня наконец оставляют в покое, лежать в луже выплеснутой из ведра помойной воды. Я долгие минуты собираюсь с силами, чтобы встать, буквально заставляю себя вспомнить, зачем я живу на этом свете, чтобы пробудить волю. Она возвращается с трудом, пробираясь сквозь ноющие от пинков ребра, сквозь стонущее израненное сердце. И я даже не рада ей. Уж лучше бы испустить дух от побоев, чтобы напоследок подпортить безупречную репутацию обидчиков. Хотя, вероятнее всего, даже тогда они найдут способ отвертеться, остаться непричастными к моей гибели. «Она ведь была такой неуклюжей, — скажут обо мне в кабинете директора. — Вы и сами знаете, какой тщедушной она была… На ней читалась печать скорой смерти».
8
Имеется в виду обычай, предусмотренный в гладиаторских боях в Римской империи. Если враг был повержен, победоносец ждал ответа зрителей: пальцы вверх — пощада, пальцы вниз — смерть.