— Кончики секлись, — бурчу я кратко и выхожу из комнаты. Еще не хватало на пару с Ханной скорбеть об отрезанных волосах и делиться контактами нового стилиста.
Романская галерея почти пуста в это время. В лекционной классической литературы я ожидаю быть первой, но, к своему разочарованию, вижу Даньел.
Зато Дэнни не сразу видит меня. Погрузившись в книгу, она словно отключилась от мира — только пальчик водит по строчкам, а губы чуть заметно подрагивают, шепотом ведя диалог с автором. Я прокашливаюсь, и читательское опьянение сходит с Дэнни мигом. Она резко задирает голову; кудрявый локон у лица подпрыгивает, точно пружинка. В темных глазах разливается любопытство.
— Тебе идет каре, — едко замечает она, прекрасно зная, что новая стрижка была вынужденным решением, а не моим выбором. — Сама постаралась или кто помог?
Вопрос явно риторический. Я демонстративно игнорирую ее ядовитые выпады, сажусь за свою парту и отправляюсь в приключение по страницам романа Джордж Элиот, готовясь к дотошным расспросам мистера Фишберна. Класс вскоре наполняется учениками, наводняется смесью приторных духов и пота, бьющей в ноздри и бодрящей не хуже крепкого кофе. Звонок — и все затихают на местах. Даже Дэнни отводит хитрый взгляд: меня более не существует, пока мистер Фишберн занимает ее пытливый ум.
Поговаривают, что Дэнни пару классов назад была влюблена в Терри Фишберна. В такое легко поверить: учитель литературы еще достаточно молод, а голос его способен очаровать самого невосприимчивого слушателя. И только я знаю правду: сердце Дэнни до сих пор отдано Гаспару Молине. Ни мистер Фишберн, ни Честер Филлипс не могут затмить Гаспара, которого я у нее украла. По крайней мере, так считает сама Даньел. Мне даже жаль, что на деле все не так просто.
Многим ученикам наверняка непонятно: что Беатрис Беккер забыла на одном курсе с Дэнни Лэнфорд, которая ее ненавидит? И правда, курс литературы не был для меня обязательным, его я выбрала как факультативный еще задолго до размолвки с Дэнни. Но после ссоры отказываться от него равносильно поднятию белого флага, а я не хотела представать в роли поверженного врага, вот уж дудки. Да и на что мне заменить лекции Терренса Фишберна — на театральное мастерство? Я ходила в драмкружок с восьмого класса, но уже год как бросила. Несмотря на сценические успехи, я поняла, что терпеть не могу актерское искусство, — в жизни и без того много притворства. К тому же вот так наблюдать за хищником, находясь в полуметре от него, по-своему притягательно.
Смотрю на Дэнни искоса — она ведет себя невозмутимо, как будто не она вчера истязала ученицу Уэст-Ривера. Такая примерная, такая способная… И такая жестокая. Жаль, мало кто может заглянуть к ней под маску. Никто, кроме меня, не увидит ее настоящую.
Звонок обрывает лекцию мистера Фишберна, забывшего о времени. Он даже в смятении сверяется с наручными часами, после чего пожимает плечами и отпускает нас, не дав домашнего задания. Когда собираю вещи, холеная ручка опускается на мою парту и оставляет на ней сложенный вдвое лист, после чего вспархивает и исчезает из поля зрения.
Мне снова выставили шах.
Нетерпеливо раскрываю лист и читаю, что же припасла для меня Дэнни на сей раз. Она, конечно, осталась верна своей любви к Эмили Дикинсон:
Столько времени прошло, а она все еще ждет моего раскаяния. Что ж, Дэнни, пора бы уже признать: этого никогда не будет.
Я не крала у тебя Гаспара. Он был в меня влюблен.
— Чем могу вам помочь, мисс Беккер?
За окнами стеной валит снег, и кабинет Амалии Хартбрук погружается в таинственный полумрак. Хаусмистресс сидит, сцепив пальцы в замок над отчетными документами; настенные часы отмеряют счет ускользающему времени, заполняя тишину кабинета мерным «тик-так».
В полном молчании я протягиваю мисс Хартбрук многострадальное прошение. Хаусмистресс пробегается по листу глазами, хмурит гладкий лоб. Закончив, она снимает очки и серьезно спрашивает без каких‑либо лирических отступлений, в которых я, к слову, и не нуждаюсь:
— Давно это происходит?
Даже не знаю, с чего начать. С инцидента в женском туалете? С избиения после отбоя? Начиналось все вполне невинно, даже по-детски: разгулявшиеся слухи, пофыркивания за спиной и опустевшее вокруг меня пространство в столовой, будто я была разносчицей чумы. А потом все превратилось в сущий кошмар, беспросветный тоннель, по которому я иду и все никак не нахожу выхода.
11
Здесь и далее по тексту — стихотворения из сборника Э. Дикинсон «Я умерла за красоту…» (пер. Г. М. Кружкова).