Мистеру Энтвислу подобные речи были знакомы. Последние двадцать лет этот вопрос он неизменно слышал почти от каждого клиента и научился ловко парировать. Он произнес несколько уклончивых слов, которые при желании можно было принять за утешение.
– Все из-за этого окаянного лейбористского правительства, – продолжал бушевать Тимоти. – Оно пустило страну под откос. Да и теперешнее ничем не лучше. Мягкотелые слюнявые социалисты! Взгляните на нас. Не можем раздобыть приличного садовника, не в состоянии нанять прислугу, бедная Мод вынуждена сама до изнеможения возиться на кухне. Кстати, милочка, неплохо бы сегодня к обеду камбалу и сладкий пудинг. А перед этим немного консоме[2], а? Доктор Бартон сказал, что я должен поддерживать свои силы. Так о чем это я? Ах да, Кора! Можете себе представить, каково это услышать, что твоя родная сестра убита. У меня были перебои с сердцем минут двадцать, не меньше. Вы должны позаботиться обо всем вместо меня, Энтвисл. Я абсолютно не в силах заниматься чем-либо, связанным с этим делом. Кстати, что будет с долей Коры в наследстве Ричарда? Перейдет ко мне, надо думать?
Пробормотав что-то насчет дел по хозяйству, Мод поднялась и вышла из комнаты.
Тимоти откинулся в кресле и сказал:
– Теперь можно поговорить о делах без всяких глупых женских замечаний.
– Сумма, с которой должна была получать доход Кора, – разъяснил мистер Энтвисл, – теперь будет разделена поровну между вами и вашими племянником и племянницами.
– Но послушайте, – щеки Тимоти побагровели от негодования, – я ведь ее ближайший родственник! Единственный оставшийся в живых брат.
Мистер Энтвисл, стараясь не очень раздражать собеседника, изложил пункты завещания Ричарда Абернети, заодно мягко напомнив, что ему была послана копия этого документа.
– Уж не думаете ли вы, что я буду ломать себе голову над вашими юридическими терминами? – сварливо вопросил Тимоти. – Эти мне юристы! Я просто ушам своим не поверил, когда Мод вернулась домой и рассказала мне о завещании. Был уверен, что она все перепутала. Женщины такие тупицы! Мод лучшая женщина в мире, но женщины ни черта не смыслят в денежных делах. Мне кажется, что моя жена даже не понимает, что, не умри сейчас Ричард, нам, пожалуй, пришлось бы выметаться отсюда.
– Но если бы вы обратились к Ричарду...
Тимоти рассмеялся отрывистым лающим смехом.
– Это не в моем стиле. Наш отец оставил всем нам по вполне приличной доле своих денег на тот случай, если мы не захотим вступить в семейную фирму. Я не захотел. Духовно я выше торговли мозольным пластырем, Энтвисл. Ричарду мои взгляды пришлись не по душе. Ну, из-за налогов и всяких других причин мне пришлось реализовать значительную часть капитала. Как-то я намекнул Ричарду, что содержать этот дом становится трудновато. Он же высказался в том смысле, что нам, дескать, лучше подыскать себе что-нибудь поменьше по размерам. Говорил, что и Мод тогда будет легче. О нет, я не стал бы просить Ричарда о помощи! Но, могу сказать вам, Энтвисл, все эти заботы ужасно отразились на моем здоровье. Человека в моем состоянии не следовало бы заставлять волноваться. Когда Ричард умер, я не мог не горевать – ведь как-никак он мой родной брат, – но, естественно, я почувствовал облегчение при мысли о будущем. Однако условия завещания Ричарда меня обидели, и жестоко.
– Вот как? – вопросительно протянул мистер Энтвисл. – Вы ожидали чего-то другого?
– Надо думать! Разумеется, я полагал, что после смерти Мортимера Ричард все оставит мне.
– Он намекнул вам на это?
– Конкретно нет. Ричард был скрытным малым. Но он напросился к нам в гости вскоре после кончины Мортимера. Хотел поговорить о наших семейных делах, интересовался моим мнением. Мы обсудили молодого Джорджа, а потом девочек и их мужей. Я, конечно, мало чего мог сказать ему, ведь я жалкий инвалид, и мы с Мод живем затворниками. Но, на мой взгляд, обе эти девчонки вышли замуж по-дурацки. Короче говоря, я был уверен, что Ричард беседовал со мной как с человеком, который возглавит семью после его смерти. Черт побери, Энтвисл, я – Абернети, последний Абернети, и ко мне должно было перейти право распоряжаться всем!