Ещё большее влияние эти люди имели на детей, приблизивших к себе их отцов. Детский ум и детское воображение скорее и сильнее воспринимает всё новое, неизвестное.
Таким образом, братья Строгановы на «конце России» были первообразами тех русских людей, которые спустя целый век при царе Алексее Михайловиче подпали под влияние московской Немецкой слободы, воспитавшей Великого Петра.
Максим Яковлевич, как и его двоюродный брат Никита Григорьевич, могли назваться по тому времени людьми просвещёнными, представителями нового поколения, и вера в сглаз, порчу, колдовство была уже несколько поколеблена в их уме. Но при всём этом беседа Максима Яковлевича с Антиповной произвела на него впечатление и заставила задуматься. Он горячо любил свою сестру, бывшую любимицей дяди и двоюродного брата, и её загадочное недомогание очень тревожило его.
«И с чего бы, кажись! — задавал он мысленно себе тот же вопрос, который безуспешно задавал Антиповне. — Живёт она в довольстве, холе, ветерку лишний раз на неё дунуть не дадут, и вдруг беспричинная хворь напала».
И снова сидит Максим Яковлевич в тяжёлом раздумье.
«Ермак! Ужели?» — вдруг поднял он голову.
У Максима Строганова мелькнула мысль, что действительно не сглазил ли сестру Ермак, но далеко не в том смысле, как думала старая Антиповна.
III
В светлице
Горницы второго этажа хором Строгановых предназначались для приёма, хотя и редких, но всё же заглядывавших к купцам-владетелям заезжих почётных гостей из Великой Перми и даже из далёкой Москвы.
Посещали царские посланцы с грамотами, и хотя Строгановы, по смыслу первых царских грамот, не обязаны были ни возить, ни кормить государевых послов, ехавших из Москвы в Сибирь и обратно, но по исконному русскому гостеприимству всегда были рады заезжему человеку, вносившему всё же некоторое разнообразие в их далеко не разнообразное житьё-бытьё.
Заброшенные же судьбой или царской волей на северо-восток России бояре и дворяне московские ещё далеко до Великой Перми насмехались над «строгановским царством», как воеводы лежащих по дороге в Великую Пермь городов с злобной насмешкой называли «запермский край», сочувствуя воеводе Великой Перми, лишённому власти во владениях братьев Строгановых.
Наслушивались заезжие люди и о богатстве братьев, и об их широком гостеприимстве. И заезжали бояре и дворяне московские по пути в строгановские хоромы и убеждались, что эти купцы-владетели живут вольно, свободно, с защищёнными от гнева царского и казни головами отдалённостью места, живут точь-в-точь как князья удельные, окружённые своими дружинниками. Из себя же братья ласковые да приветливые, принимают гостей желанных в хоромах богато убранных и дивно расписанных, не знают, где посадить гостя, чем угостить, как чествовать. Искренне рады приезжему. Слушают не наслушаются новостей московских, им они в диковинку, редко достигают до них, так что до утренней зари, бывает, просидят с гостем за столом, переполненным бражками и питиями самодельными и заморскими.
Для таких-то дорогих гостей и были предназначены богато украшенные горницы второго этажа. Жилые обыденные горницы помещались в верхнем этаже и были более скромным убранством, хотя блестели чистотой и отличались всеми удобствами житейскими.
Но в третьем этаже три большие угольные горницы не в пример другим были убраны с роскошью, даже превышающей роскошь убранства парадных горниц второго этажа.
Эти горницы были известны под общим названием светлицы и служили обширным и уютным гнёздышком для «сизой голубки», как называла её нянька Антиповна, — Ксении Яковлевны Строгановой. Любимица отца и покойника дяди, она осталась после их смерти на пятнадцатом году и стала жить среди боготворивших её родного и двоюродного братьев и заменяющего ей родного отца — дяди Семёна.
Вся любовь и забота этих людей сказалась в устройстве этого действительно сказочного уголка для молодой девушки.
Первая горница служила рукодельной. В ней Ксения Яковлевна занималась рукодельями со своими сенными девушками. Стены этой горницы были обиты золотой парчой, скамьи были с мягкими подушками, крытыми золотистой шёлковой материей, столы были лакированные из карельской берёзы, из этого же дерева стояли фигурные пяльцы с серебристой насечкой, за которыми работала девушка. Пяльцы сенных девушек были лакированные, ясеневые.