Ермолай и сердце Злобушки
Злоба - такое имя древичи иногда давали девочке, чтобы отгонять от нее всякое зло, чтобы выросла доброй.
В тот год оногуры пожгли дальние заставы. Зимой строить плохо. А по осени - урожай собран, до холодов месяц - самое время. Ермолай - хороший плотник, его всегда звали.
От рождения у Ермолая другое имя было. А Ермолаем назвал грек-проповедник, которого норги убили.
Грек носил длинную серую хламиду, в ней же и мылся. Особо никому не мешал, только говорил много. Сказки всякие про небожителей. Детишки за ним гуськом бегали, а у него для каждого гостинец припасен: кому яблочко, а кому орешек. Ласковый, добрый.
Но разве с норгами поспоришь? Обозвали колдуном, что черной магией промышляет, да и ударили топором.
Ермолай не то чтобы испугался, но сердце на миг застыло. Сам никогда никого не убивал. Раз, правда, было. Зайца охотники поймали, а Ермолаю, мальчонке еще, велели за ноги задние взять, да с размаху головой о дерево шмякнуть. Ермолай сделал, но до сих пор жалеет. Замутило, внутри все съежилось.
- Слаб, слаб ты, брат, - смеялись тогда охотники, - не бывать тебе настоящим мужиком.
Но разве, чтобы мужчиной стать, обязательно убивать требуется? Рыбу-то Ермолай без жалости ловил и без содрогания головой о камень бил. Может, и того достаточно?
Слева поле чернеет, справа бор в золото принаряжается, а в траве голова проповедника лежит, мертвые глаза в тучу вперила.
Тут дождь начался. Ермолай подумал, небеса плачут. Вспомнил, что рассказывал грек о небожителях, с прищуром взглянул вверх.
Серая мгла ползет с запада, извергает море на пашни, курные лачуги и высокий частокол бурга. Мальчишки наперегонки бегут прочь по вязкой осенней грязи, норги разошлись давно. Только деревенский староста остался, да с ним товарищи Ермолая - Чернек и Щука. Грека хоронить.
О проповеднике вскоре позабыли. А имя Ермолай оставил. Пусть будет. Свое же припрятал про запас.
Древичи - народ маленький, не воинственный. Потому, когда норги пришли, никто особо не возражал. Кнез не грабил, не насильничал, а еще пообещал от урожая забирать лишь малую часть, взамен защищая от грабителей. Надо сказать, оногуры изредка уводили скот и похищали молодых девок. Потому, когда норги построили заставы, древичи с радостью помогали. Раньше была у них дружина, но воевода на охоте погиб, сына после себя не оставил, а дружинники кто на север подался - деревни по берегу грабить, кто на восток - караваны охранять. Так что древичи стали все пахари, охотники и ремесленники.
Ермолай вот с утра доски стругает, пазухи долотом в бревнах выдалбливает, а вечерком сидит на завалинке, ножиком по деревяшке чиркает. Ни высок, ни низок, ни широк, ни тонок, руками крепок, волосами светел, а глазами лазорев. Вкруг детишки стоят, смотрят, раскрыв рты, как в руках плотника из липы птичка рождается. Не простая - свистулька. Навьев отпугивать, вещие сны приманивать.
В закатном небе тучка дождем грозит, а на душе Ермолая радостно - и от запаха стружек, и от детских улыбок. Своих детишек пока нет, соседскую ребятню развлекает, на любушку, Злобушку, украдкой поглядывает. Та в доме напротив прибирает, за водой к колодцу бегает. Стройная, гибкая, коса девичья до пояса, глаза карие, лукавые. В конопляном платье - загляденье. Бабье лето паутинками рукав вышило, желтым листиком подол украсило. А придут холода, с румянцем на щечках еще краше станет.
Ермолай так решил: по первому снегу сыграет свадьбу. В деревне-то обычай по весне молодых сочетать, но если никто не возразит, то и тянуть нечего. Вот поможет заставы чинить и сосватает.
С улыбкой чиркает ножиком по деревяшке, вдаль глядит, да ничего не видит - сердце червяк гложет. А ну как родственники Злобушки воспротивятся? Ермолай-то простой плотник, и отец обычный коваль был, а дед так и вовсе ничем кроме охоты не промышлял. А Злобушка - дочь купца.
Ну, ничего, скопит любушке своей на шубку к зиме. Пусть не соболья, а лисья шубка, но, глядишь, родственники смягчатся и примут плотника. А там уж он расстарается.
Долго ли коротко ли, наступило время идти.
Обнял Ермолай Злобушку за тыном украдкой, замер надолго, Чернек со двора окликать стал, двух воронов с крыши спугнул. А Ермолай все любуется очами Злобушкиными да подмечает, как рассветное солнышко в русых прядях розовым отзывается. И грусть одолела, будто зимний ветер под рубаху скользнул.
Злобушке, кажется, тоже дурное почудилось. Остаться просила, не ходить. Ермолай и рад бы, да в кармане два медяка, на что тут свадьбу сыграешь? Не говоря уже о шубке. Смахнул с чела недоброе видение, Злобушку, набравшись смелости, поцеловал, и повела тропка к заставам.
Лес золотом одеваться начал. Паучки-странники на серебряных нитях по воздуху летят. В прозрачном небе пух облаков разметался. Запрокинешь голову - лето, оглядишься вокруг - грусть закрадывается. Скоро запоет журавлиный клин прощальную песню.
Щука сына взял, Ермолаю в помощь. А еще братьев Возгарей, Горыню и Лебедя, чтоб учились понемногу. Вредная Мара сама увязалась. Сказала, кашу будет варить да уху. Спорить не стали. Уху Мара варила знатную. Так и отправились.
Чернек всю дорогу соображал, как печку для сына кнеза класть. Дружина в курной избе на земляном полу перезимует, а кнезичу светлую горницу захотелось.
На двух заставах обрастали мозолями. Камнями крепили опаленные стены, а мост, что в реку обвалился, до весны оставили - льдом перейдут, кому сильно надо. Срубы, что совсем пожжены, по бревнышку растащили. Новые от пожарищ подальше ставили, на столбы. Землей обсыпали, дерном обкладывали. Этим Щука заведовал. Он с землей в ладу был, знал глины по именам, а пески по кличкам.