– Ермоша, а кто это такой – дворовой?
– Да обалдуй один… смотрителем нашего подворья приставлен.
2. Засада
Глава вторая, в которой друзья заключают сделку с дворовым Чураем Калиткиным, который не желает быть товарищем…
Оля с Варюшкой уже видели десятый сон, когда их стал бесцеремонно будить шумливый Ермошка:
– Просыпайтесь, сонные тетери, а то всё добро провороните! В дозор пора!
Выйти из дому не застигнутыми бабушкой оказалось не так-то просто, в ночной тишине половицы скрипели особенно громко, и друзья решили лезть в окно. Но оконные створки не поддавались, и открыть их удалось только с помощью волшебных чар. Ермошка прищёлкнул пальцами, и упрямый старый дом нехотя подчинился хозяину, пропуская заговорщиков в тёмный ночной двор. Под окном лежали старые доски, поэтому Оле не пришлось прыгать в пугающую темноту. Крепко прижимая к себе куклу, девочка двигалась почти наугад, еле поспевая за торопливым топотом домовёнка.
Засев в высокую траву у сарая, они наблюдали, как тихо и мирно дремлет в своей будке щенок. Казалось, прошла уже целая вечность, а ничего сверхъестественного не происходило. Где-то топилась банька, окуривая округу ароматным дымком. Ласковым тёплым светом мерцали окна домов, а за их стенами журчали приглушённые звуки телевизоров. Лишь две неугомонные собаки вяло переругивались на какой-то дальней улице их околотка.
Именно теперь, в наступившей сумеречной дремоте, стала очень ощутима непохожесть их микрорайона на весь окружающий мир. Действительно, этот странный островок почти настоящей деревни, прозванный в народе посёлок Отселуха, располагался практически рядом с центром – за железной дорогой.
Со всех сторон частный сектор теснили высотные дома, помпезные супермаркеты, но он не утонул в индустриальном море, а сохранял свою индивидуальность и сельский уклад. Многие отселухинские жители держали хозяйство: кур, уток, кроликов, коз, коров и даже свиней. Словно в подтверждение Олиных мыслей, в соседском хлеву обиженно замычала корова.
– Так, кажись, Чурай на ночную смену выперся, – шёпотом сообщил Ермошка, легонько ткнув Олю локотком, очнись, мол.
– Кто? Чурай? – встрепенулась девочка.
– Брательник двоюродный. Чурай Калиткин. Местный дворовой, поставлен на подворную службу под моим началом. Вредный, как анчутка, да ещё и пакостник известный. Любит ветряные вихри по двору гонять. Меня задирать побаивается, дык на мелкой животинке злобность вымещает, гадёныш. Глянь-глянь, во-он он как раз к собачонку направляется.
Оля прищурилась, вытянула шею, но так никого и не увидела, кроме лёгкого шевеления в траве рядом с будкой. Затем она рассмотрела, что около Куськи копошится некий лохматый комок неопределимого цвета, а сам щенок забеспокоился, стал отчаянно рваться с привязи, жалобно поскуливая.
– Ишь, каков охальник! – возмущённо топнул ногой домовёнок и сжал кулаки. – С боку у кутёнка шёрстку рвёт, изгаляицца. А ну, подь сюды!
С этими словами Ермошка щёлкнул пальцами, и в ту же секунду прямо перед ним, словно из воздуха, образовался серый несуразный человечек в потрёпанной кепке. Серыми были не только его мятые брюки, майка и рваный пиджачишко, но и реденькие волосы, и даже кожа. На вид, если бы тот дорос до нормального человеческого роста, ему можно было бы дать лет от тридцати до пятидесяти, а так он напоминал усохшего и состарившегося ребёнка. И хоть дворовой был выше Ермошки на целых две головы, но так сильно сутулился и как-то трусливо приседал, что почему-то казался гораздо ниже домовёнка.
– Ну, что ты, Чурашка, безобразишь? А?! Невинную собачонку беззаконно кнокаешь? – с угрозой в голосе вопрошал его Ермошка вместо приветствия.
После столь сердитого выговора дворовой ещё больше ссутулился и присел так, что казалось, будто он хочет ввернуться в землю, как сверло в стену. Он что-то неопределённо блеял и мычал, но Ермошка продолжал наседать на несчастного, требуя немедленного отчёта.
– А ну, отвечать! Негодник бесстыжий!
– Нет, годник и стыжий, – вдруг гнусаво заспорил серенький человечек.