Я помню, любимая, помню
Сиянье твоих волос.
Не радостно и не легко мне
Покинуть тебя привелось.
Я помню осенние ночи,
Березовый шорох теней,
Пусть дни тогда были короче,
Луна нам светила длинней.
Я помню, ты мне говорила:
«Пройдут голубые года,
И ты позабудешь, мой милый,
С другою меня навсегда».
Сегодня цветущая липа
Напомнила чувствам опять,
Как нежно тогда я сыпал
Цветы на кудрявую прядь.
И сердце, остыть не готовясь,
И грустно другую любя.
Как будто любимую повесть,
С другой вспоминает тебя
После расставания Галина Бениславская попала в лечебницу с нервным расстройством, а спустя год — покончила с собой. На могиле Есенина она оставила две записки. Одна — простая открытка: "3 декабря 1926 года. Самоубилась здесь, хотя и знаю, после этого еще больше собак будут вешать на Есенина… Но и ему, и мне это все равно. В этой могиле для меня все самое дорогое…" У неё был револьвер и финка. Об этом узнаём из второй записки, написанной на крышке коробки из-под папирос: "Если финка после выстрела будет воткнута в могилу, значит, даже тогда я не жалела. Если жаль — заброшу её далеко". Потом она добавила ещё одну строчку: "1 осечка". (По материалам следствия, было ещё несколько осечек). Потом — роковой выстрел. Пуля попала в сердце. Так закончилась жизнь 29-летней Галины Бениславской, беззаветно любившей поэта. Похоронили Галину 7 декабря 1926 года на Ваганьковском кладбище рядом с могилой так любимого ею поэта — торопливо, чтобы не вызвать лишних разговоров.
Позже был опубликован её дневник за 1918–1926 годы. Свои воспоминания о Сергее Есенине Галина Бениславская оставила незавершёнными. Она, "что всех безмолвней и грустней", осталась светлым, но грустным воспоминанием о безграничной любви и верности поэту.
Мой милый Джим, среди твоих гостей
Так много всяких и невсяких было.
Но та, что всех безмолвней и грустней,
Сюда случайно вдруг не заходила?
Она придет, даю тебе поруку.
И без меня, в ее уставясь взгляд,
Ты за меня лизни ей нежно руку
За все, в чем был и не был виноват.
Глава 7. Надежда Вольпин. "Эта женщина очень меня любила…"
В 1920 году Есенин познакомился и подружился с поэтессой и переводчицей Надеждой Давыдовной Вольпин. В московском литературном кафе "Домино" выступали молодые поэты. Есенин в тот вечер не хотел выходить на сцену, но девушка из зала попросила его что-нибудь прочитать. Он не смог не откликнуться на подобную просьбу. После концерта познакомился с этой молоденькой девушкой и даже подарил ей сборник «Трерядница» с надписью: «Надежде Вольпин с надеждой. Сергей Есенин». Довольно быстро выяснилось, что речь идет не о надеждах творческого роста молодой имажинистки. Сергею понравилась она сама.
Скоро он подарил ей еще один сборник, но подписал его как и предыдущий. На этот раз в надписи она увидела только дешевую игру слов:
— Такую надпись вы мне уже сделали в прошлый раз.
— Дайте книгу! — потребовал Есенин и втиснул перед подписью добавочную строку. Теперь можно было прочесть: "Надежде Вольпин с надеждой, что она не будет больше надеждой. Сергей Есенин".
Следует отметить, что Надя долго противостояла его напору, зная о ненадежности поэта и его многочисленных похождениях. Их роман с Вольпин начался спустя полгода. Однако и в этих отношениях вскоре возникли неурядицы. "Почему у нас с вами с самого начала не задалось? Наперекос пошло", — спрашивала она поэта. Есенин в этом "наперекос" видел её вину. Он уверял Надежду: "Забрали себе в голову, что я вас совсем не люблю! А я любил вас… По-своему!" И мы в очередной раз убеждаемся, что всех своих женщин уж слишком "по-своему" любил поэт.
Только весной 1921 года платонический роман перешёл в более близкие отношения. Правда, Есенин, добившись близости, сразу же начал психологические игры. Позже в своей книге Надежда рассказала об этом.
«И еще сказал мне Есенин в тот вечер своей запоздалой победы:
— Только каждый сам за себя отвечает!
— Точно я позволю другому отвечать за меня! — был мой невеселый ответ."
Однажды поэт признался Надежде: «Мы так редко вместе. В этом только твоя вина. Да и боюсь я тебя Надя! Знаю, я могу раскачаться к тебе большой страстью». А вот Вольпин не нужно было раскачиваться. Она не скрывала своих чувств. «Я любила Сергея больше света, больше весны, больше жизни, — вспоминала она позже, — любила и злого, и доброго, нежного и жестокого — каким он был или хотел быть…».