Кого он со временем буквально возненавидит, так это Зинаиду Гиппиус: как-то даже по-мужицки, по-константиновски.
В есенинском понимании женщины так себя вести не могут: эмансипе, в брюках ходила, в лорнет на него смотрела.
Считается, что едва ли не при первой же встрече Гиппиус, разглядывая Есенина, спросила:
— А что это за гетры на вас?
— Это валенки, — ответил он.
— Вы вообще кривляетесь, — отрезала Гиппиус, чем, согласно легенде, от Есенина же исходящей, обидела его навсегда.
Придётся сказать: никаких валенок тогда не было. Это Есенин придумал в 1924 году, когда сочинял заметку про Гиппиус, что с ним случалось редко: больше двух абзацев ни о ком из живых современников он не писал. А тут — целая статья, на полторы страницы. Давно обиду затаил, и валенки присочинились очень кстати.
Но начиналось-то всё замечательно.
Семья Мережковского и Гиппиус была одной из влиятельнейших в русской литературной политике того времени. Сразу после Блока и Городецкого, 15 марта, Есенин уже был у них — Сергиевская улица, дом 83. Другие юные поэты месяцами, а то и годами могли кругами ходить, но в барские дома не попасть, а этот — пожалуйста.
Поэт Рюрик Ивнев уверял: Мережковские были очарованы Есениным. Положим, сам Дмитрий Сергеевич остался чуть более сдержанным, а вот жена его, при всём своём замечательном уме, загляделась на мальчика.
Гиппиус скоро напишет о стихах Есенина отличную статью и опубликует под одним из своих «мужских» псевдонимов.
В те дни она и не думала себе позволять никакой иронии или снисходительности по отношению к Есенину.
Гиппиус в своей статье назовёт два основных направления для будущей поэзии — есенинское и северянинское — и однозначно поставит на… Есенина.
Это станет первой в его жизни публикацией о нём (журнал «Голос жизни», № 17): «В стихах Есенина пленяет какая-то „сказанность“ слов, слитность звука и значения… мастерство как будто данное: никаких лишних слов нет, а просто есть те, которые есть, точные, друг друга определяющие».
Впрочем, это не отменяет вероятности того, что вопрос, зачем Есенин кривляется, Гиппиус действительно ему однажды задала.
Но вовсе не в связи с валенками.
Между прочим, была середина марта; в Петрограде — не сугробы, а тротуары. Присутствовавший при той встрече писатель Алексей Чапыгин оставит воспоминания, где чёрным по белому сказано, что Есенин был «в сапогах с голенищами».
Более того, сама Гиппиус в 1926 году ту встречу вспомнила и Есенина описала: «Крепкий, среднего роста. Сидит за стаканом чая немножко по-мужицки, сутулясь… монгольские глаза чуть косят, — и, наконец, ключевое: во что одет, — „не пиджак, а — „спинжак““, высокие сапоги».
Са-по-ги, вот.
В Петрограде Есенин пробудет до 29 апреля, и шансов появиться у Мережковских в валенках у него с каждым днём было всё меньше: весна.
За полтора месяца Есенин обойдёт многие редакции, выставки и салоны, всем улыбаясь и ко всем приглядываясь. Его тоже будут внимательно рассматривать, но никто из мемуаристов валенок на Есенине не запомнит.
26 марта Есенин посетит вечер Игоря Северянина, где познакомится с упомянутым Рюриком Ивневым (на самом деле — Михаилом Александровичем Ковалёвым, сыном русского офицера и дворянина и голландки графских кровей).
Рюрик был известен своими гомосексуальными предпочтениями, незлобивым, открытым характером, да и стихи на тот момент сочинял очень даже неплохие.
Ивнев опишет, что Есенин был одет в «простенький» пиджак, серую рубаху с серым воротничком и галстуком. Валенок, само собой, не было, иначе при таком наряде они неизбежно бросились бы в глаза.
По итогам шумного, не без некоторой скандальности, северянинского вечера у Есенина спросили:
— Как тебе, не понравилось, что ли?
— Нет, стихи есть хо-ро-шие, — ответил, — а только что же всё кобениться!
На самом деле северянинская подача — он не читал, а почти напевал свои поэзы — как минимум заставила Есенина задуматься. Пройдёт немного времени, и он начнёт вести себя с известной долей вызова — на свой лад. Чтобы запомниться не хуже Северянина.
Дело, конечно, было не в валенках.
Валенки для Есенина являлись символом: мы пришли в привычном для себя — как живём и трудимся, а вы не сочли нас равными.
Наши валенки (лапти, порты, кафтаны, рожи) вам не понравились.
Есенин априори в среде петроградской аристократии, «дворянщины», буржуазии чувствовал себя чужим, «простачком», на самом деле таковым не являясь.