Есенин вида категорически не подавал.
Первые их, на людях, встречи случались в Обществе распространения эсеровской литературы при ЦК партии социалистов-революционеров на Галерной.
К тому времени Есенин форму уже не носил, являлся туда в лёгком пальто и фетровой шляпе, брал книгу и читал — дожидался чего-то.
Понемногу стали гулять вместе в образовавшейся компании: Есенин, Ганин, Зина и работавшая там же Мария Свирская — Мина Львовна Гиршевич, эсеровская активистка.
Причём Есенин, как правило, ходил со Свирской, а Ганин с Зиной.
Читали своим подругам стихи.
У Зины имелись свои суждения о поэзии — и неглупые. Для девушки это было уже слишком.
Возникало, однако, ощущение, что это со Свирской у Есенина начинается роман: он оказывал ей знаки внимания, и она поначалу даже отзывалась.
Сплоховал сам Ганин: видимо, он совсем не знал, как подступиться к Зинаиде, и на свою беду задумал позвать и её, и Свирскую, и Серёжу в гости — в Вологду.
Так, по замыслу Ганина, поездка не покажется Райх слишком нарочитой: компания двух молодых и очаровательных поэтов и подруги позволит незамужней девушке сохранить реноме. С одним Ганиным она точно бы никуда не поехала.
Райх загорелась этой идеей и тут же отпросилась в редакции.
Более того, когда выяснилось, что у молодых людей совсем нет денег, Райх сказала, что у неё имеются накопления и она готова их потратить.
Кажется, она уже знала, чего хочет.
Зато Свирская, присмотревшись к происходящему, вдруг отказалась ехать, то ли предпочтя партийную работу, то ли догадавшись, что её зовут просто за компанию, в то время как оба поэта смотреть будут мимо неё. Женщины в этом смысле более чутки.
Не то что несчастный Алексей.
* * *
Есенин с Клюевым выступают на митингах, ищут себе применения, ждут, когда их позовут — но кто? и куда?
В апреле, 13-го числа — «Вечер свободной поэзии»; Есенин читает «Марфу Посадницу», которая несколько дней назад была, наконец, опубликована в «Деле народа».
Что делал он у эсеров, первым лучше всех понял всё тот же Ходасевич, но уже в эмиграции. В 1926 году Ходасевич расскажет: «Уже пишучи патриотические стихи и читая их в Царском, он в той или иной мере был близок к эсерам. Недаром, уверяя, будто отказался воспеть императора, он говорит, что „искал поддержки в Иванове — Разумнике“. Но дело всё в том, что Есенин не двурушничал, не страховал свою личную карьеру и там, и здесь, а вполне последовательно держался клюевской тактики. Ему просто было безразлично, откуда пойдёт революция, сверху или снизу. Он знал, что в последнюю минуту примкнёт к тем, кто первый подожжёт Россию; ждал, что из этого пламени фениксом, жаром-птицею возлетит мужицкая Русь. После февраля он очутился в рядах эсеров. После раскола эсеров на правых и левых — в рядах левых, там, где „крайнее“ с теми, у кого в руках, как ему казалось, больше горючего материала. Программные различия были ему не важны, да, вероятно, и мало известны. Революция для него была лишь прологом гораздо более значительных событий».
Ходасевич разве что подбирает слова чуть более резкие, чем стоило бы. Едва ли Есенин желал «пустить красного петуха» — он ратовал за великое обновление.
В апреле 1917-го Есенин пишет первую из цикла революционных «маленьких поэм» — «Певущий зов». Она преисполнена невиданного миролюбия:
Радуйтесь!
Земля предстала
Новой купели!
Догорели
Синие метели,
И змея потеряла
Жало…
Есенин проповедует, что кончилось время «кровожадного витязя»:
…Не хочу твоей победы,
Дани мне не надо!
Все мы — яблони и вишни
Голубого сада.
Все мы — гроздья винограда
Золотого лета,
До кончины всем нам хватит
И тепла, и света!..
Есенин весь в ожидании благодати. Какие уж тут «поджоги»…
Даже противника — не военного, но духовного — в этой поэме он себе выбрал совершенно неожиданного:
…Сгинь ты, а́нглийское юдо,
Расплещися по морям!
Наше северное чудо
Не постичь твоим сынам!
Не познать тебе Фавора,
Не расслышать тайный зов!
Отуманенного взора
На устах твоих покров.
………………………………
Но знайте,
Спящие глубоко:
Она загорелась,
Звезда Востока!..
Причём поначалу «юдо» было «железное», но поэт решил уточнить его «национальную принадлежность».
Едва ли здесь можно вести речь об англофобии Есенина — в Англии он не был и окажется позже только проездом. Тут иное: Англия для него — символ западничества и вообще всего чуждого.