Но примерно с весны 1919-го Есенин, не дистанцируясь от большевиков, перестанет публично поддерживать советскую власть и писать о ней.
Заметим, что некий свой разрыв с новой властью Есенин совершил не тогда, когда из-под ног большевиков уходила земля, но когда Красная армия уже начала наступление по всем фронтам и перелом в Гражданской войне стал очевидным.
Большевики начали строить жестоковыйную государственность, не предлагая ни ему, Есенину, ни его товарищам-имажинистам, ни его крестьянским собратьям Ширяевцу, Клычкову и Орешину, ни вообще русскому мужику достойного места внутри пирамиды. Это Есенина мучило.
Всё больший интерес у Есенина вызывала фигура Махно. Тот воспринимался им как символ вольнолюбия и упрямства, способный навязывать большевикам свою правду.
Если бы в то время советская власть призвала Есенина и признала первым поэтом, он мог бы на многое взглянуть иначе. Но этого не случилось, и Есенин решил, что пока свободен.
* * *
В марте к Фриче и Блюму присоединился партийный журналист Л. С. Левин, публиковавшийся под псевдонимом Адольф Меньшой. В газете «Коммунар» от 11-го числа он вопрошал, почему товарищ Луначарский мирится со всей этой «имажинистской нечистью», оставляя без внимания «настоящее, пролетарское, здоровое, чистое, солнечное искусство».
Днём позже он снова высказался на эту тему — уже в «Правде»: «Настоящему пролетарию-творцу чуждо и противно это „плеванье зазорное Богу в юродивый взор“, эта молитва матерщиной, эта отвратительная смесь передоновщины со смердяковщиной… Кто поставил паяцев у самой рампы, на авансцене? Долой их! Вон!»
Главный печатный орган Советской России вёл себя, как взбесившийся вышибала.
В тот же день пришедший в ужас Рюрик Ивнев поспешно написал письмо в редакцию «Известий ВЦИК» с заявлением о выходе из группы имажинистов по причине «полного несогласия с образом действия этой группы».
При этом никакого «образа действий» пока не было — самые громкие скандалы имажинистов были ещё впереди.
Шершеневич едко назвал Ивнева «жертвой государственного приличия».
У остальных имажинистов нервы оказались куда крепче — они и не подумали сдаваться, но, напротив, атаковали.
В апреле во втором номере журнала «Гудки» компания имажинистских неприятелей пополнилась критиком Г. Вайнштейном: «…главная-то беда в том, что эти безобразники стати (по чьему-то попустительству) во главе современной литературы. Конечно, не потому, что сбылось пророчество: „Говорят, что я скоро стану / Знаменитый русский поэт“, — С. Есенин. Нет, знаменитым поэтом Есенин не стал. Есенин стал имажинистом… И это в то время, когда мир захлёбывается в крови гражданской войны, когда у израненного пролетариата кружится голова от напряжений! <…> Я знаю, пролетариат выйдет на свою дорогу, — но зачем же выпустили вперёд эту обнаглевшую челядь буржуазии сеять чертополох…»
Увы, не только Вайнштейн, Фриче и Левин (Меньшой) пребывали в тщетной уверенности, что пролетариат мало того что является ведущей силой революции, но ещё и способен дать новую литературу, новую поэзию.
Пролетариат действительно стал серьёзной основой для русской революции — но не на представительском уровне, а массовкой, движущей силой.
Управленцами революции были совсем иные персонажи, которых свести к одному знаменателю сложно: дети дворян — по сути, радикально настроенные интеллигенты (сам Ленин, Дзержинский); дети еврейских купцов (Троцкий, Свердлов), недоучившиеся священники (Сталин), царские офицеры (Бонч-Бруевич), выходцы из старообрядческих слоёв.
Потомственных пролетариев там надо было ещё поискать.
Советскую поэзию, что характерно, создадут представители плюс-минус тех же сословий.
А пролетариат? С пролетариатом сложнее.
Однако «имажинистская нечисть» сыграла в этой истории роль прелюбопытную.
Есенин и Мариенгоф постоянно наведывались в созданную после революции организацию рабочих литераторов — Пролеткульт, на Воздвиженку, дом 16: поговорить, поспорить, прочесть свои стихи, зазвать в гости и на свои выступления…
Вскоре состоялся совместный поэтический вечер: Есенин и Мариенгоф — с одной стороны, а с другой — молодые пролетарские поэты Александровский, Герасимов, Казин, Кириллов, Обрадович.
Причём на концерт явился критик Пётр Семёнович Коган и предостерёг пролетарскую молодёжь, как писала газета, от «губительного действия имажинизма».
Губительное действие не заставило себя ждать.
Пролетарские поэты мало что умели, а имажинистская повадка показалась им привлекательной.