Имажинистское влияние начало расползаться, как зараза.
Для начала надо понять, какими признаками характеризовалась имажинистская поэзия.
Конечно же, образность, причём зачастую нарочитая, чрезмерная, когда образы нанизываются друг на друга.
Расширение поэтического словаря: использование привычных слов в неожиданном контексте и в парадоксальных сравнениях.
Имажинисты практиковали разнообразные приёмы аграмматизации: извлечение необходимого глагола, длинные инфинитивные серии. Мариенгоф и Шершеневич много работали над ассонансной и диссонансной рифмой, но ряд этих новаторских наработок на них, собственно, и замкнулся: прямых последователей не нашлось.
С точки зрения смысловой для Мариенгофа был важен синтез реализма и мистицизма.
Шершеневич, в свою очередь, считал, что с философской точки зрения имажинизм — строительство анархического идеализма.
Но когда новаторские поэтические приёмы, шедшие до той поры на обслуживание реалистически-мистического, анархо-идеалистического сознания имажинистов, стали применяться при описании быта заводчан, это дало эффект скорее комический.
Вот, скажем, комсомольский поэт Николай Кузнецов:
…Загорались зрачки фонарей,
Я, усталый, шагал не спеша,
А волны приводных ремней
Плескались в моих ушах…
Поработал я нынче здорово!
Мокрой стала рубаха от пота,
Так и тянет прилечь у забора —
Отдохнуть-то мне очень охота…
«Уши», «зрачки» — это всё излюбленные имажинистами существительные. Имажинисты вообще были нарочито физиологичны.
«Не спеша — в ушах», «здорово — у забора» — «имажинистские» рифмы.
Двойной эффект подражания: есенинскую распевную исповедальную манеру вкупе с имажинистской хваткой брали для тех же, «пролетарских» целей.
Пример из Василия Александровского:
Сколько счастья и путаницы,
Я какой-то расколотый весь, —
Синь полей — моя вечная спутница,
Рёв машин — колыбельная песнь…
Или из Александра Макарова:
Панель, как серые глаза любимой;
На окнах синь её волос;
Её мне выговаривает имя
Хрипенье мерное колёс.
В багряные часы заката
Мой взгляд признал её мельком,
На большевическом плакате
Вслед машет красным полотном.
Апофеоз несоответствия партийного содержания и модернистской формы явил комсомольский поэт Сергей Малахов:
…У любимой глаза блеснут и станут —
Два солнца в полдневный зной.
А партия взглянет — и баррикады встанут
Сталью и заводской стеной.
Любимой слова на сердце ульем
Улеглись и зашелестели только вчера.
А с той, с партией, подружили пулями
Баррикады в октябрьские вечера…
Пролетарские поэты, если они не работали в старообразной, под «самоучек» конца XIX века, манере, прямой дорогой шли в имажинистские эпигоны и делились на писавших под Есенина, под Мариенгофа, реже — под Шершеневича, а чаще всего — сразу под всех основных имажинистов. Иногда в пролетарской поэзии — как правило, нарочито минорной просто в силу избранной формы — слышится влияние Блока, но почти никогда — Маяковского и тем более Пастернака.
Изначально именно имажинисты задавали молодой советской поэзии направление развития. В силу многих причин имажинистское влияние не могло обещать серьёзных поэтических перспектив для ступивших на этот путь поэтов. Однако забавно другое: спустя не так много лет, когда советская поэзия попала под мощнейшее влияние Маяковского, продлившееся несколько десятилетий, никто и вспомнить не мог, что начиная с 1919-го и в последующие два-три года Маяковский, не говоря уже об Асееве или Мандельштаме, для пишущей молодёжи значил куда меньше, чем имажинистская компания.
Разве что сами пролетарские поэты это знали, но, естественно, никому не рассказывали — никто бы не оценил такой откровенности. «Мариенгоф на вас повлиял? „Кобыльи корабли“ Есенина? Да что вы такое говорите…»
Тем не менее пролетарский поэт Владимир Кириллов, вспоминая имажинистов, констатировал: «Десятки поэтов и поэтесс были увлечены этим модным направлением». Десятки!
Достаточно сказать, что можайским отделением имажинистов руководил будущий пролетарский классик Александр Жаров — тот самый, что впоследствии написал: «Взвейтесь кострами, / Синие ночи! / Мы — пионеры, / Дети рабочих!»
Имажинизм, при том что его ругали, был повально популярен — иные «-измы» заметно потеснились. Возникавшие тогда одна за другой поэтические группировки никак не могли соревноваться с имажинистами, и те заполняли собой почти всё литературное пространство.