Заложив большие пальцы за ремень, Сандр подчеркнуто невозмутимо наблюдал за его возней, почувствовав присутствие, Констант поднял глаза.
— А, молодой господин вернулся, — он ухмыльнулся беззубым ртом, в седой бороде застряли крошки.
— Я повстречал ее, — безапелляционно заявил Сандр.
— Кого? — не понял старик.
— Ее. Девушку своей мечты, возможно, даму сердца.
— И где она? — Констант недоуменно покрутил башкой, затем его лицо приобрело лукавое выражение. — О, сдается мне, что гостей нам сегодня вечером ждать таки не придется. Мечта оказалась чересчур прыткой для привыкшего к легким победам княжича?
Сандр побагровел. Весь его романтичный, возвышенный настрой как рукой сняло.
— Что ж, заварить тебе успокаивающих трав на ночь, мой мальчик?
— Завари себе…клизму! — в сердцах бросил рассерженный княжич.
В беспокойном сне Сандр вновь перенесся к воспоминаниям раннего детства — то был обжигающий жар и липкая кровь, чьи-то полные ужаса крики, щемящее чувство утраты, безжалостно разорванных объятий и сменившая все глухая обида, злоба, выкристаллизовавшаяся в ненависть, которая, затаившись, с годами лишь взрослела и набирала силу наравне с его телом, негасимо тлела глубоко в зарубцевавшемся сердце. Эта дикая ненависть, ненависть яростная и бешенная, сменявшаяся приступами беспамятства, порой вырывалась из своего мрачного логова, пугая сверстников и воспитателей. К счастью такое случалось редко.
Весь в противном холодном поту он проснулся и долго смотрел, как луна светит украденным за день светом.
Бездетный потомок череды кровосмесительных браков, одряхлевший раньше положенного князь Сандр, призрел несчастного сиротку, назвав приемным сыном, отдал на попечение мудрого Константа, у которого и сам когда-то ходил в воспитанниках, и в течение всей недолгой жизни проявлял теплые отцовские, а порой и весьма сомнительные чувства. Как бы там не было, сейчас он был при смерти, возможно уже стоял у кованых врат ведущих в обитель подземных богов, гонец донес тревожную весть, когда они гостили у князя Медвежьего Дола. К слову сказать, Сандр был по горло сыт дикими забавами тамошних вельмож, руки и торс его до сих пор носили глубокие отметины и постоянно нагнаивающие порезы — памятные знаки низменных, чуждых всякой утонченности забав, от которых нельзя было отказаться, — а потому, с нескрываемым облегчением наши послы, тут же, без промедления, собрались и с попутным караваном отбыли на родину в благословенный Древоград, где Сандру надлежало унаследовать имя и титул старого правителя, если конечно все пойдет как надо. Сандр без особой трагедии воспринимал скорую кончину приемного родителя. Конечно, он был, безусловно, благодарен престарелому князю за то, что взял на воспитание, дал образование, не позволил просто сдохнуть в какой-нибудь помойной яме, но, тем не менее, за все года проведенные вместе он так и не научился понимать и любить замкнутого, скрытного отца.
Поворочавшись, он вновь уснул в сиянии звезд, которые были давно мертвы, но люди не ведали этого, а посему не оплакивали, а ночь съедала сама себя, и все было удивительно спокойно и мирно, и наступил рассвет.
Скорбные поля погребений остались позади. Теперь они вступали в населенные людьми и зверьем края, а вскоре показалась и наметившаяся дорога. Как верный признак того, что они на правильном пути из предрассветной мороси начали возникать столбы и колоны, где в былые времена огни указывали путь странникам. И до самых пригород ничего не случилось, только какой-то оборванец, из множества тех, что обычно плетутся за караваном ища поживы, пал замертво от голода, произошло сие ровно в полдень, когда солнце, наконец, проглянуло через дождливую завесу. Но этот малозначительный инцидент не привлек достойного внимания.